Там, где кружат аспиды

Верева Олеся

Да только замолчала она, когда Похвист кафтан богатый скинул, топор рукой одной подхватил да так по пеньку рубанул, что щепки во все стороны полетели, как пчёлки потревоженные. А хозяйка не промах — кликнула мальчишек дворовых, те Похвисту столько полешек натаскали, что рубить — не перерубить.

— Устала, поди, Лёлюшка? Хочешь, отдохни, а я вместо тебя встану? — Возле Лёли нарисовалась разрумянившаяся от тяжёлой ноши Ульянка и обеспокоенным взглядом посмотрела на корзину ещё не выполосканного белья.

— Да ты же сама под присмотром слуг росла, тебе ли стиркой заниматься? Всё хорошо, мне даже нравится, — соврала Лёля, пытаясь разогнуть сведённую спину и при этом сохранить кроткое выражение лица. — В

доме батюшки мне и салфетку выстирать не доверили бы, а тут ворохом целым одарили.

Лёля с грустью глянула на широкую, плетённую из лозы корзину, доверху заполненную скользким от щёлока бельём. Крепко сбитый тазик, в котором лежали три уже выполосканные скатерти, выглядел пустым и бедным рядом с корзиной той.

Русалка вызвалась натаскать воды из речки в огромные бочки у стен постоялого двора, а после огород полить. И хоть Лёлина спина ныла от непрестанной стирки и заходилась острой болью при любом движении, Лёля со стыдом думала, что работа ей самая лёгкая досталась. Сиди себе на месте да вальком по камням поколачивай.

— Не переживай, скоро я с делом управлюсь, подсоблю тебе! Только ещё немного мимо Похвиста побегаю. Ух, как хорош он, когда топором на солнышке орудует! Была бы моя воля, я сутками напролёт на него смотрела бы. — Ульянка подмигнула Лёле и хлопнула в ладоши.

Вода из реки тут же собралась двумя большими шарами, от глади водной оторвалась и прямиком в вёдра Ульянкины бухнулась, да вровень со стенками вёдер встала — ни больше ни меньше. Дивилась Лёля, когда в первый раз ворожбу Ульяны увидела, а та потом объяснила, что все водяницы повелевать водой умеют. Чай, не русалки какие-нибудь.

«Русалки — дух мёртвый, — рассказывала Ульяна, когда впервые мастерство своё Лёле явила. — А я живая. Албасты — русалки древние, мудрые — растят Водяниц из жемчужин, в месте таком глубоком, что самый сильный и выносливый из людей донырнуть до нас не сможет, на жемчуг позарившись. И всё равно, мало кто из водяниц до расцвета своего доживает, больно раковины хрупки. Настоящие водяницы — редкость, для водяных нет жены желаннее: красивы, покорны, воду любят пуще всего. А я, видно, с пороком каким уродилась. Хоть и сосватали меня здешних рек хозяину, не могу вообразить судьбу хуже, чем подле Водяного во тьме речной жизнь провести».

Ульянка закинула на плечи коромысло с двумя полными вёдрами и грациозно поплыла во двор корчмы. Лёля обернулась ей вслед. Заметила она, как бросила русалка фразу игривую в сторону Похвиста, как посоветовал он ей не отвлекаться, а то они и до зари не управятся. Да только когда развернулась Ульяна, чтобы на огородах за домом скрыться, не воротился Похвист к работе, а руки на поясницу положил, якобы спину разминая, а сам глаз не сводил от стороны той, где прелестница черноволосая скрылась.

Похвист, в одной только рубахе, подпоясанной синим поясом, высокий и худощавый, пригож был, да не знала Лёля, отчего Ульянка любоваться на него день и ночь готова. Встречались в деревне парни и не хуже. Лёля отложила очередную постиранную скатерть в деревянную кадушку и потянулась за следующей. Солнце клонилось к закату, освещало реку и траву за ней мягким золотом. И так уютно от света этого делалось, словно Явь вся — дом один, большой, прекрасный. Дивно так: руки мыло щиплет, спина болит, пальцы от воды речной мёрзнут, а она красотой вокруг наслаждается. И боль от этого меньше не становится, зато сердце меняется будто бы, шире делается.

***

— Ох, сестрица, — выдохнул Похвист, промакивая Лёлины ладони чистым полотенцем. — И как я сразу не подумал, что не для тебя работа эта.

Лёля закусила губы, чтобы не вскрикнуть, и тупо посмотрела на свои распухшие, покрасневшие руки. Возле ногтей ссадины кровоточащие появились, а между большим и указательным пальцами виднелась влажная мозоль от валька,

которым махала она почти до самого вечера. А может, и до ночи махала бы, если бы Ульянка на выручку не пришла.

— Завтра отдых у вас. Я сам о деньгах заботиться буду! — решительно заявил Похвист, глядя на Лёлю и Ульяну, которые сидели перед ним на завалинке у корчмы.

— Глупостей не говори, ветряной бог, — Ульянка фыркнула и потянулась. — Скажи ещё, что во дворце твоём божественном прислуги не было. Ничем ты Лёли не лучше, такой же белоручка. А строишь из себя главного добытчика.

— Ой, а сама-то, нечисти царица! Неужто не утомилась воду таскать? Думаешь, меньше нас устала? — Похвист с решительным видом стукнул кулаком по ладони. — Не бывать такому, чтобы внук Стрибога о двух девицах позаботиться не мог! Сказал же — я теперь работать буду!

— Кажется, поняла я кое-что. — Лёля прервала бессмысленный спор, вытянув перед собой покрытую ссадинами ладонь, чтобы лучше её видеть в свете заходящего солнца. — Помнишь, Похвист, женщину, что в деревне мне помогла, на ночь меня приютила? Она добра была, а я брезговала смотреть на руки её, красные и трудами израненные. А теперь совестно мне. Такими руками гордиться надо, а своих, изнеженных и слабых — стыдиться. Поэтому от работы я не откажусь. К тому же это даже не больно, — улыбнулась она, думая о том, что по сравнению с зудящей спиной пересохшие от мыла и воды руки — пустяк сущий.

— Больно, не больно, а чтобы завтра на базаре масло изо льна купила да смазала ладони хорошенько! Нам только хворых в дороге не хватало! — За суровым наказом Похвиста прятался мягкий участливый тон, и Лёля кивнула.

— А, кстати, про базар, — встряла Ульянка. — Когда заработанное мне отдашь, бог-скупердяй?

***

Наутро, после сытного завтрака, Лёля стала обладательницей аж десяти монет. Покрытые царапинами и следами от чужих пальцев, такие непохожие на девственно чистую монетку Мокоши, они были для Лёли настоящим сокровищем. Ещё бы, любая из этих монет стоила той боли в пояснице, что и сейчас каждый шаг Лёли сопровождала. Сколько прожила, и никогда ещё она такой разбитой себя не чувствовала. Впрочем, и такой счастливой тоже.

— Эй, день добрый, девушка с перстеньком! — замахала Лёле из-за прилавка улыбчивая конопатая Марьянка. — Снова на колечко пришла взглянуть али просто поболтать? Я и тому и другому рада буду! Заходи!

Забрав у Похвиста честно заработанное, Лёля за компанию с Ульянкой направилась на рынок, чтобы закупиться необходимым в дороге. Ульянка, завернувшаяся в подаренную Похвистом шаль, выглядела истинной барыней важной, и люд простой раздавался, путь уступая, когда гордо она с Лёлей под руку шествовала и одаривала крестьян благосклонной улыбкой. И жаль, что не видел никто поутру, как, точно девчонка, прыгала та барыня по комнате своей, как примеряла обновку и к груди прижимала нежно. Лёля даже усмехнулась: неужто дешёвому платку шерстяному радуется русалка, по взмаху руки которой слуги Водяного ринулись бы за лучшими самоцветами и тканями Яви?

После Ульяна по мастерским отправилась, а Лёля строгий приказ Похвиста помнила и пошла в ряды торговые, масла льняные или тыквенные искать. Вот только ноги-предатели сами к знакомым недавним вывели — к Марьянке и батюшке её, кузнецу-ювелиру.

— Ну что, примерить хочешь? — Марьянка достала из-за пазухи тот самый перстенёк, что накануне заприметила Лёля. — Я его спрятала, кабы не позавидовал кто, знала, что придёшь ещё.

— А можно?

Лёля протянула ладонь. Почему бы и не примерить, если в рукаве припрятаны десять монет, а Марьяна за колечко всего семь просит? Ещё и на масло останется, Похвист браниться не будет. Лёля вспомнить не могла вещь, которую хотела бы так же сильно, как кольцо это с крошечным камушком янтарным. Купит его и никогда-никогда не снимет!