Там, где мы служили

Верещагин Олег Николаевич

Тем временем к женщинам, старикам и детям подошли и десятка два мужчин, юношей и мальчишек, младшим из которых было на вид по десять-двенадцать лет, в полувоенном облачении, с самым разным оружием в руках (у двоих были пулеметы), кое-кто и со свежими повязками.

— Вы вовремя. — Рыжеусый мужчина с забинтованной головой обнял Фишера, как раз подошедшего с другой стороны к своим бойцам. Офицер-хускерл сухо кивнул. — Вы нас спасли, брат. Можешь поверить — нам жаль ваших ребят, которые погибли сегодня…

— Это война, — ответил Фишер. —

Лучше пусть гибнут солдаты, чем женщины и дети… — и, кивнув, повернулся к Дику и Джеку. — Новичок с вами разговаривал, капрал?

— Какой, товарищ лейтенант? — удивился Дик.

— Новичок, — терпеливо пояснил офицер. — Присланный на место Вольфа.

— A-а… Да, с нами, товарищ лейтенант.

— Как его звали?

— Зв…вали?! — поперхнулся Джек.

Фишер буркнул:

— Он даже доложиться не успел. Накрыл огневую точку, но тут и его самого… — Фишер поморщился. — Сразу в лоб и в грудь, точно в догтэг.

— Так. — Дик явственно перевел дух. — Вот значит… как. Я… я не помню, товарищ лейтенант. Нет, правда не помню… — в голосе новозеландца прозвучало отчаяние. — Помню, что он шотландец… был…

— Да подите вы! — вырвалось у Джека. — Парня убили, и никто… Мак-Олифф! Точно, Мак-Олифф!

— Кларенс Мак-Олифф, — облегченно вздохнув, подтвердил Дик, — да, точно.

— По крайней мере погиб не зря… — Джек хотел было еще что-нибудь такое добавить, но Фишер горько и досадливо оборвал его:

— Да полноте, рядовой! Можно было то же самое сделать с брони, а он помчался, как в кино…

Это почему-то больно ударило Джека. Да нет — резануло как нож. И он с вызовом сказал:

— Все равно — не зря, товарищ лейтенант!

— Может быть, — неожиданно согласился Фишер. — Значит, Кларенс Мак-Олифф. Хорошо.

Неподалеку на разостланный брезент складывали в ряд трупы погибших. Кто-то плакал от боли, было несколько обожженных, в том числе и очень сильно. Несколько стрелков, сбив пламя с ноль-третьей, гидравлическим резаком вскрывали двери — не очень хотелось думать, что они извлекут изнутри…

Под конвоем привели двух пленных. Точнее, белого принесли, он был ранен в живот и пах.

— Перевяжите его, иначе он умрет раньше, чем мы его допросим, а еще один покойник нам ни к чему, — спокойно приказал Фишер. — Отправьте вместе с нашими ранеными… Так, а это кто?

— Вытащили прямо из-под палаша, — сказал сержант-стрелок. — Его уже наладились располовинить, ну и…

— Ба-ба-ба… — вдруг пропел Фишер, и его лиловая жуткая маска вроде бы даже оживилась. — Ба-ба-ба… Да кто же у нас тут? Сержант, вам неска-зан-но повезло! Хусайн бен Рушдад!

Вислоусый толстяк со злым, испуганным, но высокомерным лицом завизжал по-английски:

— Вы не имеете права! Не имеете права меня трогать! По законам войны я являюсь военнопленным! — Но тут сержант от души треснул его между лопаток прикладом, и толстяк, хрюкнув, умолк.

— Вот это правильное решение, — одобрил Фишер. — Беда с этой грамотностью,

вот выучился читать и начитался старых книжек про Правила Войны… Или мне послышалось, бен Рушдад? Вы, насколько мне помнится, смакуете человечину как изысканное блюдо, направо и налево вешаете, сажаете на колья, четвертуете и сжигаете заживо своих же соплеменников… а также на вас и наши пленные? По нашим ориентировкам, вы где-то на сомалийском побережье, где величали себя по своей тупой наглости Беем Занзибарских островов… а вы вот куда забежали… похоже, русские там подпалили вам хвост? Ну и какая удача, Сила Света! И вам больше ноги не бить, и наши списки короче, и воздух чище…

— Эй вы! Вы, вы, сэр! — послышался гневный юношеский голос.

Все разом обернулись… а толстяк звучно икнул и начал стремительно сереть.

Голос принадлежал всаднику-партизану — юноше лет пятнадцати, про которого во дни оны сказали бы: «Ангелочек!» Правда, канонические ангелы не имеют такой мускулатуры и таких осатанелых, бешеных глаз. Лошадь под юношей, а точнее, тонкий в кости, легкий, но рослый серый жеребец был забрызган кровью, и сейчас всадник вытирал о гриву палаш. За юношей высились в седлах еще несколько недовольных партизан Крэйна.

— Вы, лейтенант! — крикнул юноша. — А ну отдайте этого ублюдка мне, вы его сперли из-под моего носа!

— Повежливей с офицером, сопля! — крикнул Иоганн.

Мальчишка дернул палашом — при этом рукой он вроде бы и не пошевелил, палаш ожил словно бы сам, — его взяли на прицел несколько стволов, его люди повскидывали автоматы.

— Не отдавайте… — просипел бен Рушдад, падая на колени. — О-о-о, Ала-а… Ала Шамзи-и… не отдавайте-е…

Фишер молча рассматривал мальчишку. Потом сказал со спокойным дружелюбием:

— Ты Билли Крэйн? Я лейтенант Фишер. Что вы намерены с ним делать?

Лицо Уильяма Крэйна стало удивленным. Потом он оглянулся на своих людей — а они собрались уже почти все, — и отряд партизан захохотал, раскачиваясь в седлах.

— Том, если мы его не отдадим, его, чего доброго, уволокут куда повыше, станут «склонять к сотрудничеству», и, чего доброго, он согласится и сохранит жизнь… — тихо сказал на ухо Фишеру командир первого взвода, Уве Сведруп. — И что тогда?

— Считаешь? — задумчиво спросил Фишер. Швед кивнул. — Вообще-то не думаю, что его пощадят… но… забирайте его! Отпустите, сержант.

— Уа-а!!! — взвыл бен Рушдад. — А-а-а!!! — Он цеплялся за сержанта, но тот оттолкнул бандитского бея, и в тот же миг ноги бен Рушдада захлестнули петли ловко брошенных арканов.

— Хай-а!

— Хай-а!

— Ва-а-а!!! — взревел тот уже совершенно по-звериному, смешно, упруго подпрыгивая на кочках следом за двумя погоняющими коней улюлюкающими всадниками. — Они мчались, стоя в стременах. Отряд помчался следом, улюлюкая и свистя, как на охоте. Лишь юноша задержался и отсалютовал палашом Фишеру, а потом развернул коня и пришпорил его.