Там, где трава зеленее
Шрифт:
— Простите, мне нужен Николай Харитонович. У него поменялся телефон?
— Нет. — Мужчина, похоже, засмеялся. — Поменялся человек, номер остался. Я не подойду?
Вот это неожиданность. Я растерялась. А он спросил:
— Простите, а вы, собственно, кто?
— Я? Я — журналистка…
— Ага. У вас — материал?
— Нет, ну, то есть у меня много материалов. Но просто я работала в отделе, в… вашем отделе. И я… гм… теперь хотела бы снова…
— А, ясно. Да, не очень удачный для вас день, милая дама. Боюсь, сейчас точно не смогу вам помочь.
— Понятно, извините.
— А как ваша фамилия,
— Воскобойникова…
— А… Да, помню. Ваши статьи. Но вы ведь, кажется, не только здесь работали?
— Да. Ну какая разница…
— Хорошо, вы зайдите. Как вас зовут? Ольга, кажется?
— Нет, Елена.
— А, да, да. Елена Воскобойникова. Хорошо, подходите, допустим, через пару дней… или можно сегодня.
— Хорошо.
— Ну давайте через часок, или даже раньше, успеете?
— Да, спасибо.
Поскольку я могла быть у него минуты через четыре, то решила выпить пока кофе или сока, потому что утром моя новая непонятная подруга Ольга несколько помешала моему и без того неважному аппетиту. Проще говоря, я вообще ничего не ела и не пила, то ли зачарованная, то ли напуганная ее сильным интересом ко мне и к моей жизни. А может, я все преувеличиваю и усложняю? Симпатичная женщина, помогла мне, детей нет, живет интересами подруг… Ездит на новом «БМВ», владеет сетью дорогих косметических салонов… Да, вот я — точно плохой психолог, в отличие от нее.
Охранник на входе кивнул мне, он хорошо меня помнил, но я на всякий случай помахала удостоверением, которое надо было сдать в обмен на трудовую книжку. Ее-то как раз я и не успела еще забрать.
Ассортимент буфета был обычный. Хочешь напиться в двенадцать часов дня — ради бога. Я не знала, чего хочу, но точно не напиться… И взяла в конце концов пирожное с белковым кремом — хоть какая-то польза от него, а также апельсиновый сок и рискнула взять кофе эспрессо, хотя последние дни у меня колотилось сердце даже от крепкого чая. Ну — заколотится, пить не буду, просто понюхаю. Сейчас начнется…
Я помню, когда я ждала Варю, мне иногда хотелось понюхать какой-то продукт, не съесть, а именно понюхать. Например, мед с прополисом, который я ненавижу и который пахнет то ли туалетной водой «Цветок от Кензо», то ли гвоздичной эссенцией от комаров… Но однажды я так захотела его понюхать, что в выходной день поехала для этого на ВДНХ, в медовый павильон, не найдя такой банки в магазине. Или меня преследовал запах овчины. Куда ни приду — ощущение, что везде только что сушились мокрые, вонючие овчинные шкуры. Если честно, я никогда не видела, как они сушатся, но почему-то их запах представляла себе именно таким.
Я села за столик у стены, поздоровавшись по дороге с двумя-тремя знакомыми сотрудниками. Откусив пирожное, я тут же его выплюнула. Вата, смоченная сахарным сиропом, наполовину с уксусом. Ладно, попробуем сок. Сок оказался нормальным. Пахнул апельсином и на вкус — вполне соответствовал определению.
Спиной ко мне у барной стойки чей-то охранник брал себе кофе.
Я подумала, что наш дорожающий каждый месяц буфет посещают в основном гости, а также расплодившиеся охранники. Зачем, к примеру, начальнику отдела в ТАССе личный охранник, он же «бодигард» — «смотрящий за телом»? Что такого особого знало тело нашего бывшего начальника, скромняги и, по меркам сегодняшнего дня,
— Чтоб далеко не ходить. Не возражаете? К вам…
Я возражала. Тем более, что ему пришлось пройти мимо трех свободных столиков, чтобы сесть ко мне.
И вообще — я сейчас возражала против всего. Ступор, в который я вошла во время разговора с Ольгой, постепенно сменялся резким протестом. Особенно против мальчишек-недоумков, охраняющих тела своих не представляющих никакой важности для государства «шефов». К одному из таких начальников мне сейчас и предстоит идти и рассказывать, почему я отказалась от работы так внезапно и немотивированно. И почему я теперь прошу… О господи, я еще должна чего-то здесь просить… Кто теперь вместо нашего Николай Харитоныча свои дармовые полторы тысячи в месяц получает?
Я понимала, что мое раздражение будет нарастать, нарастать — с каждым днем, с каждой неделей, но это продлится недолго. В один прекрасный день я встану легкая и приятная, контактная, открытая миру и буду носить малыша дальше. Так, по крайней мере, было с Варей.
Первые три месяца мне было тяжело — колотилось сердце, раздражали до безумия запахи, то хотелось есть, то тошнило от вида зубной пасты и собственных выстиранных колготок, висящих в ванной, не хватало воздуха, было плохо-плохо, а потом за два-три дня все сошло на нет. Так должно быть сейчас, ждать осталось чуть-чуть…
Знать бы, какой у меня срок… три недели или уже недель восемь и последние месячные были обманом? Так бывает, я знаю, это какое-то омовение матки, что ли… или еще одна созревшая яйцеклетка — теоретически могли бы быть близнецы, один зародился, второй не пожелал… в любом случае с четвертого месяца должно быть легче. Надо дожидаться. На людей бросаться не надо.
Я ненавижу сейчас этого бодигарда, идиота, тупого, вонючего — наверняка сейчас он пошевельнется, и я различу какой-нибудь страшный, страшный запах… Но я бросаться на него не стану. Я сделала над собой колоссальное усилие и промолчала.
— Весна — тяжело, да? — Для безголового качка подсевший ко мне чей-то бодигард был необыкновенно разговорчив.
— Почему?
— Вздыхаете.
— Нет, мне очень легко. И весны я пока не ощутила.
— Проблемы с трудоустройством?
Я проглотила невкусный сок, он подозрительно начал пахнуть бензином с третьего глотка, а потом уже спросила:
— Почему?
— Хорошо знаете английский?
— Почему? — повторила я.
— Потому что это американцы в ответ на все вопросы говорят «Why?» — потряс меня начитанный бодигард.
— Я учила британский английский. А вы, наверно, выпускник физкультурного института? — Сама не знаю, зачем вступила тогда в этот случайный бессмысленный разговор.
— Не совсем. Советую, если вам уже отказали, — он кивнул на папку, лежащую передо мной на столе, — скорей всего, подумал, что там какие-то «сенсационные» материалы, которые даром никому не нужны, — не расстраивайтесь уж так. Место здесь тоскливое, дышать нечем, разве что зарплата стабильная. Поищите где-нибудь еще. А если еще не ходили — соберитесь. От вас такое поле нехорошее идет.