Там мое королевство
Шрифт:
– И что же она тебе сказала? – передразнила я тетушку.
– Что ты стихи неприличные сочиняешь и одноклассникам их рассказываешь.
– Какие такие стихи? – невозмутимо поинтересовалась я.
– А я же тебе расскажу, вот ей богу, язык не отсохнет.
– А вдруг отсохнет? Может, лучше не надо? – притворно испугалась я. – С кем я тогда буду разговаривать?
– Нет уж, послушай свое творение.
Тетка вдохнула в прокуренные легкие побольше воздуха и начала:
«Ктопродекламировала она и злобно потрясла кулаком у меня перед носом. – Как тебе вообще такое в голову пришло?
– Ну смешно же, – захихикала я, а про себя подумала: «Не так уж это и далеко от правды».
– Нет! Не смешно! Позоришь меня тут. Сначала эти меня позорили, а теперь, вот, ты…
– Кто это «эти», тетя?
Тетя не ответила.
– А ну давай сюда открытки! – тетка схватила их жирными пальцами и оторвала край одной из них. – Не получишь назад, пока не извинишься перед всем классом.
– Ты порвала их! Порвала! – ударилась в истерику я. – Это все, что у меня есть от мамы с папой, а ты…
– И хорошо, что все. Эти-то тебя и испортили. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Как уж тут я ни старайся, гены возьмут свое.
Неожиданно меня осенило: «Да тетка просто сошла с ума от всей этой истории с судом, с дубу рухнула, окончательно омаразматилась и несет какую-то чушь». Я сразу успокоилась.
– Теть, а теть, – примирительно начала я, – ты же знаешь, что гены у меня более чем приличные. Мои родители – ученые, и они не виноваты, что у них нет времени на мое воспитание. Есть вещи все-таки поважней детей.
– Ну все! Хватит! – тетка неожиданно взвизгнула. – Больше я эту ложь прикрывать не буду! И раз уж ты меня позоришь, то пора бы тебе и самой хлебнуть пару кружечек позора. А то сидишь тут, жуешь мои супы, а вместо благодарности…
– Какую еще ложь?
«Башкой поехала», – подумала я.
– А вот такую: родители твои разлюбезные – никакие не ученые, а самые обычные подзаборные алкаши! Их прав родительских лишили, вот я с тобой и вожусь.
«Точно поехала».
– Что за бред? А открытки мне тогда от кого приходят? У меня их целая коробка.
– А открытки эти я тебе рисую уже семь лет.
Тетка наконец растеряла свой пыл и плюхнулась в кресло.
– Все, чтобы ты себя нормальной чувствовала, нужной и любимой, – грустно добавила она, – а ты мне вон чем отплатила.
– Это неправда! – кричу я. – Ты это все выдумала.
Я бегу в свою комнату, достаю из-под кровати коробку с открытками и высыпаю все их на пол.
– Много открыток за семь лет. Хоть замок строй, – говорит тетка. – Вот ты и построила. Только не принцесса ты никакая.
– Неправда! Ты их всегда ненавидела! Врешь! – я
– Вот и рухнул твой замок, – уже без злобы говорит тетка. – Ну, кончай реветь. И похуже люди живут.
– Ну и пусть живут.
Мы молчим минут десять.
– А знаешь, – наконец говорю я, – кем я стану, когда вырасту?
– Ну, и кем же?
– Профессиональной танцовщицей.
– И зачем тебе это?
– Затем, что, когда ты умрешь, ты не превратишься в перегной. Ты будешь спать долго-долго под землей. А я буду приходить к тебе каждую ночь и отплясывать на твоей могиле, так что ты глаз не закроешь.
После этого мы с теткой неделю не разговаривали. Стоит ли говорить, что выборы прошли не очень удачно, директор Анского НПЗ отправился мотать срок, а я на заслуженную пенсию. Лева Зорькин был верен себе и отправился на село.
В день, когда я окончила университет, директора выпустили из тюрьмы. Не буду слишком уж оригинальничать и скажу, что жена от него давно сбежала, а бывшие друзья и коллеги считали его мерзотным извращенцем. В моей жизни тоже произошло много всякого. Открытки от мамы с папой больше не приходили.
На выпускной я не пошла. Меня там никто не ждал. С тех пор, как я завершила свою карьеру, меня никто нигде особенно не ждал. Разве что тетка, но она ждала продукты из магазина, которые я приношу, а не меня.
Я до сих пор так и не узнала, почему Лева Зорькин неожиданно отстал от меня, но благодаря ему я поменяла унылую школу на унылый университет, а тетушка еженедельно может получать свои покупки.
Чтобы как-то отметить конец своего студенчества, я купила бутылку вина и пошла к реке, делающей живописный изгиб неподалеку от НПЗ. Освободившийся директор сидел на берегу и курил. Я не сразу его узнала, он утратил былую пышность и рассыпчатость форм и даже стал каким-то жилистым. Он больше не был гномом, и это было самым печальным. Я подошла и аккуратно дотронулась до его плеча. Директор или не узнал меня, или не удивился.
– Здравствуйте, рада, что вы здесь, – ласково сказала я и села рядом. Мысль о том, как круто сожительствовать с бывшим зэком старше меня на сорок лет, к счастью, быстро перестала казаться такой уж крутой. Директор молчал, я тоже не спешила начинать разговор.
Мимо ковылял Лева Зорькин с бутылкой пива в руке, увидев нас с директором, он замахал руками, как старым друзьям.
– Вот мы и снова все вместе, – Лева плюхнулся на траву и глуповато улыбнулся.
Директор хмыкнул и недобро покосился на меня.