Там мое королевство
Шрифт:
«Чокнутый, но безобидный», – думали соседи. «Что же не так со всеми этими несчастными людьми. – думал дядя Виталя. – Годами живут здесь беспробудной мрачной жизнью, и ничего не меняется, никто не переезжает, не въезжает, даже не умирает никто. А может, все дело в этом месте – в подъезде? – размышлял он. – У других вон в доме все в порядке: работают, машины покупают, дети бегают, и только здесь ничего путного не происходит».
Вскоре дядя Виталя стал замечать странности, происходящие с подъездными обитателями, что только подтвердило его догадки и еще больше разжалобило его по отношению
Леонидовна
Поскольку Леонидовна была самая разговорчивая, то что-то неладное дядя Виталя впервые заметил именно с ней.
Леонидовна была из той породы женщин, которые как будто сразу же родились тетками. В семнадцать лет она уже выглядела на сорок, была крупная, рукастая, с большим широким лицом и выдающимся бюстом, охочая до всяческих сплетен и жутких семейных историй.
Может быть, наслушавшись таких историй в юности, свою семью Леонидовна заводить не стала. Ей нравилось жить одной: есть макароны со шкварками из сковородки, смотреть мыльные оперы, не брить ноги, ругаться матом и не обслуживать никаких спиногрызов и их хлипеньких папашек. При всей своей культивируемой бессемейности, у всех неженатых мужчин, попадавших в ее поле зрения, Леонидовна непременно спрашивала: «Жениться когда собираешься?» Для женщин у нее был заготовлен другой вопрос: «Рожать-то думаешь?» Если ответ Леонидовну не удовлетворял, она вспоминала и про часики, и про стакан воды, который некому будет подать, и зачем-то про то, что дети вытянут из тебя все жилы, а потом разъедутся по заграницам.
После сорока лет Леонидовна плотно пристрастилась к коньяку, но жить ей это особо не мешало, здоровья у нее было на троих.
Была у Леонидовны и своя тайна, грешок, как она ее про себя называла. Грешок свой она тщательно лелеяла и никому о нем не рассказывала, даже когда выпивала полбутылочки. Ей нравилось осознавать, что она все про всех знает, а про ее грешок не знает никто.
Много лет назад, еще в комсомольской юности, Леонидовна сделала то, что ни одной порядочной советской женщине делать не полагалось. Всякое, конечно, бывало, но аборт, как считала Леонидовна, случай все-таки исключительный, делавший ее на голову выше всех тогдашних подруг. «Родить-то каждая может, – думала она, – а вот сделать аборт пойди-ка, попробуй». В общем, при мысли о содеянном Леонидовна неизменно испытывала пикантное чувство одновременной гордости и стыда, которое ей очень нравилось.
В выходной день, высидев положенный срок на скамейке у подъезда, Леонидовна засобиралась домой, но вдалеке увидела дядю Виталю. Сегодня он возвращался из леса в особенно радостном настроении.
У дома его и встретила любопытная соседка.
– А что это у тебя в ящике? Ягод, что ли, набрал? – причмокнув, спросила она.
– Да вот, камень хороший нашел для изделия, – смущенно улыбаясь, ответил дядя Виталя.
– А глянуть можно? Ящик-то какой большой, в такой и человек поместится.
– Да ну что вы, скажете тоже. Смотрите на здоровье, – дядя Виталя приподнял тряпку, скрывающую его находку.
Леонидовна взвизгнула и отскочила. В ящике лежал голый и скользкий недоношенный младенец. Его морщинистые ручки и ножки извивались во все стороны,
Дядя Виталя сунул руку в корзину и почесал по лысой склизкой черепушке скрючившегося там младенца.
– Тьфу ты ж! – Леонидовна попятилась.
– Что такое? – удивился дядя Виталя. Он продолжал как ни в чем не бывало улыбаться, будто издевался.
Леонидовна почувствовала, как синтетическая кофта прилипает к взмокшему телу, а вместе с ней липнет и чувство, что дядя Виталя специально ее пугает. Ходит такой весь из себя добрый, а сам нечисть всякую из лесу тащит.
– Ничего-ничего, просто показалось, – пробормотала она, стараясь не смотреть в ящик.
– Камни не любите? – добродушно поинтересовался дядя Виталя.
Леонидовна все-таки не выдержала и снова покосилась в сторону соседской находки. В ящике лежал большой булыжник без всяких признаков человечьих рук и ног, гладкий и с прожилками.
«Покажется же такое, – подумала Леонидовна. – Это я сериалов вчера, видать, пересмотрела».
– Ничего хорошего из такого страшного камня не получится, – важно сказала она.
– Посмотрим, – добродушно ответил дядя Виталя. – Хотите, для вас что-нибудь сделаю?
– Если только фляжку для коньяку, – усмехнулась Леонидовна.
– Нет, фляжку не буду, уж извините, а вот оберег какой могу.
– Какой еще оберег? – удивилась Леонидовна. – Колдун, что ли?
– Скажете тоже, какой из меня колдун, – грустно ответил дядя Виталя.
От него не укрылось странное поведение соседки. Уж если она что и видела в корзине, то точно не камень.
Лида и Вова
Следующей соседкой, с которой столкнулся дядя Виталя в этот день, была Лида из 64-й квартиры. Она рыдала на лестничной площадке, потирая свежий синяк под глазом.
– Здравствуйте, – как будто не замечая ни слез, ни синяка, поприветствовал ее дядя Виталя.
Лида разрыдалась еще сильнее и сползла куда-то ему под ноги.
– Ну что вы? Что случилось?
– Бьет, паскуда, опять бьет. Трезвый бьет, пьяный бьет. У-у-у-у-у.
Дядя Виталя осторожно приподнял женщину и спросил:
– А когда бьет, то что говорит?
Лида опешила от такого вопроса:
– Вы уж простите, но мне стыдно о таком говорить.
– А вы не стесняйтесь. Стыдно – бить, а говорить не стыдно.
– Он говорит, – Лида всхлипнула, – что когда мы с ним сексом занимаемся, вы простите ради бога, я в мать его превращаюсь. Он смотрит на меня – а на нем его мать скачет. Он мне как врежет, чтобы от наваждения избавиться – и так каждый раз.
Не успела она договорить, на пороге квартиры появился Вова.
– А ну домой пошла, чего перед соседями позоришься! Не трону я тебя больше.
– Вы только ему не говорите, что я сказала – убьет, – шепнула она дяде Витале и скрылась за дверью.
– Покурим, может? – предложил Вова. – А, ты ж не куришь.
– А я рядом постою, пойдем, – согласился дядя Виталя, и они пошли на общий балкон.
– Зачем жену свою обижаешь? – очень ласково, без всякого осуждения спросил дядя Виталя. – Что она тебе сделала?