Тамара и Давид

Воинова Александра Ивановна

Они не кончили беседы, как ряды рыцарей расступились, к Сослану примчался витязь в темной броне, с изумрудом, очевидно, спешивший на помощь сраженным рыцарям.

— Эй, рыцарь! — крикнул он Сослану. — Хочешь ли сломать копье и стяжать славу победителя?!

Сквозь закрытое забрало не было видно лица его, но глаза блестели весело и насмешливо, и Сослан сразу вспомнил про герцога Гвиенского.

— Наконец-то, ты появился! — приветствовал его Сослан. — Принимаю твой вызов, но больше не жди от меня пощады! Я знаю, кто ты!

— Ты ошибаешься, рыцарь! — уже явно насмехаясь, произнес тот и поднял копье. — Ты совсем не знаешь, с кем будешь сражаться, — и, обрывая беседу, он налетел на него с поднятым копьем,

и с такой силой ударил в самую середину щита, что оглушенный конь рухнул на землю вместе с Сосланом. На один миг все скрылось от зрителей в столбе пыли. Удар был настолько силен и сокрушителен, что все были уверены в гибели Сослана, но, когда пыль рассеялась, к общему изумлению, оказалось, что он стоял невредимый возле своего павшего коня и высоко держал меч, как бы призывая соперника к единоборству. В это время подоспели другие рыцари, готовясь сразиться с ним грудь с грудью и вырвать из его рук победу, но витязь в изумрудной броне вдруг соскочил с коня и бросился в рукопашную схватку с Сосланом. Видимо, он предпочитал один с помощью своей крепкой руки и доброго меча заставить его сдаться и просить пощады. Мгновенно все замерли в ожидании; обе рати рыцарей, как франков, так и сарацин, пребывали неподвижными, представляя двум сражавшимся витязям решить вопрос; кто же из них будет победителем турнира?

Сослан в должной мере оценил великодушие своего соперника, который не пожелал с чужой помощью добиться победы путем численного превосходства. Как видно, он был уверен, что справится с ним один, блеснув лишний раз перед всеми своей силой и доблестью. Сослан почувствовал по первому удару, что это был витязь несокрушимой силы, перед которым не мог бы устоять ни один человек, и невольно подумал:

— Нет, этот рыцарь превосходит во много раз герцога Гвиенского! — и в первый раз в жизни он испытал тревогу за исход поединка, видя перед собой противника, победа над которым представляла большую трудность.

Они бились долго, с яростью и упорством, не желая ни в чем уступать друг другу, и чем сильнее становился бой, тем с большей ловкостью они сопротивлялись, отражали и наносили удары, и в каждом движении проявляли столько силы, меткости и искусства, что вызывали в зрителях неудержимые крики одобрения и восторга. Отовсюду было слышно: «Хвала храбрым рыцарям! Своими подвигами вы превзошли Геркулеса. Сражайтесь, благородные рыцари»!

Сослан, вначале ощущавший утомление, так как сражался без отдыха в продолжение всего турнира, вскоре разгорелся от боя. Рука его окрепла, и он преисполнился неистовой ревностью к славе, вспоминая родную Иверию и тех, кто воодушевлял его на борьбу с врагами. Он вспомнил прекрасную Тамару, которую должен был прославлять своими подвигами, и со всей силой вдруг ощутил, что нет большего счастья на земле, как победить этого витязя, поразившего воображение его не столько мощью и крепостью, сколько веселой удалью и беззаветной отвагой. Теперь Сослан убедился, что этот витязь был не герцог Гвиенский, и в сознании его блеснула догадка, что это — Ричард, король английский, но тотчас же погасла. Поединок между ними вступил в последнюю, решающую фазу. Не одолев Сослана в рукопашном бою, витязь распорядился подать им свежих коней, переменить копья и щиты, а затем они отъехали и стали друг против друга на двух концах ристалища. Как только герольд подал сигнал, они вскачь понеслись вперед и столкнулись на арене с такой силой, что копья их рассыпались, кони взвились на дыбы, а всадники едва удержались на седлах. На мгновение они остановились, как бы видя бесполезность дальнейшего сопротивления, и Сослан в необычайном волнении воскликнул:

— Я прекращаю бой! Клянусь святым Георгием! Ни один смертный не мог бы выдержать моего удара. Ты — или дьявол, или прославленный Ричард Львиное Сердце! Я признаю твою победу!

Маршал бросил на арену жезл,

тем самым кладя конец состязанию, оба они опустили свои мечи, соскочили с коней и устремились друг к другу. Витязь в темной броне поднял свое забрало; то же сделал и Сослан, и они тотчас узнали друг друга.

— Герцог Гвиенский?! — с некоторым разочарованием промолвил Сослан. — А я думал совсем иное.

Я сдержал свое слово. Мы с тобой встретились и испробовали силу друг друга, — весело отозвался мнимый герцог Гвиенский. — Я в долгу перед тобой. Ты с честью выполнил мое поручение, охраняя вход от сарацин, когда мы дрались под Акрой, и попал в плен к Саладину. Единственное удовлетворение, какое могу предложить тебе, — это славу, достойную твоей доблести! Пусть знают все, что ты знаменитый ратоборец, которого не мог одолеть даже сам Ричард Плантагенет, король английский.

— Ричард Плантагенет! Так вот кто был моим противником! — воскликнул Сослан. — Итак, я не ошибся! Ваше величество! Я узнал Вас по первому удару Вашей несокрушимой руки. Такой силы, признаюсь, не было у герцога Гвиенского.

— Не умаляй заслуг герцога Гвиенского, — весело ответил Ричард, весьма довольный похвалой Сослана. — Тогда я был болен и дрался только в полсилы.

— Но зачем Вы скрыли от меня Ваше имя? Если бы я знал, что сражаюсь на стороне Ричарда Плантагенета, силы бы мои удесятерились, — продолжал с той же искренностью Сослан, — и Вы избавили бы меня от многих мучений!

— Не думай, что я обманул тебя, — живо возразил Ричард, — моя мать — Элеонора Гвиенская, и во Франции я называюсь герцогом Гвиенским.

В это время к ним подъехал Филипп, вполне удовлетворенный результатами турнира и торжествовавший при мысли, что Ричард потерпел неудачу. Но Ричард рассыпался в похвалах его ратоборцу, пользуясь случаем показать всем, что напрасно его укоряли в гордости и высокомерии, что он может быть мягким и уступчивым и всегда готов чтить подвиги храбрецов и героев, если даже они в числе его противников. Он громко и не без иронии возгласил:

— Да будет победителем турнира знаменитый защитник Франции, подобно которому у нее еще никогда не было! Трубы, звучите!

И вмиг раздались громовые звуки труб, барабанов, литавр и кларнетов, и как понял Сослан, это была награда, дарованная ему королем английским за услугу, оказанную ему под Акрой.

Ричард велел привести боевого коня в полном вооружении, предоставляя его победителю, и Сослан с удовольствием отметил ценность подарка и выразил свою благодарность Ричарду. Пока короли состязались между собою в великодушии и любезности, Сослан должен был объехать кругом арены и отвечать на приветствия. В это время к ристалищу прискакал всадник и попросил немедленно доложить о нем королю Филиппу. Сослан, пользуясь происшедшим замешательством, решил уклониться от дальнейшего чествования и поскорее скрыться от любопытных взоров. Он отъехал подальше от галерей, заполненных народом, и заметил невдалеке, на холме, чью-то одинокую фигуру, закутанную в плащ, которая при виде его вдруг начала беспокойно двигаться и делать знаки, не то призывая на помощь, не то давая знать о себе.

Сердце у Сослана больно забилось и, забыв о зрителях, нарушая установленный этикет, он помчался к тому месту, где стояла фигура в плаще. Вне себя от волнения, он спрыгнул с коня; человек с криком бросился к нему навстречу и упал к его ногам.

— Мелхиседек! Почему ты один? Где Гагели? Что с ним случилось? — восклицал в нетерпении, радости и испуге Сослан, не веря, что перед ним Мелхиседек, которого он вместе с Гагели считал погибшим. Он поднял его, расцеловал и засыпал вопросами, но Мелхиседек был осторожен. Он успокоил Сослана сообщением, что Гагели жив и невредим, дожидается царевича в Антиохии, и просил отложить их разговор до того времени, когда они останутся одни и не будут привлекать ничьего внимания.