Тамара и Давид
Шрифт:
Было еще совсем темно, когда к ним тайно проник ивериец и сообщил:
— Сегодня ночью к приору прибыл гонец от Мурзуфла. Насколько я выяснил, это наш соотечественник. Нельзя ждать от него ничего доброго. Бог да сохранит вас! — он, как всегда, неслышно исчез, повергнув Гагели с Мелхиседеком в невыразимое беспокойство.
На утренней заре они покинули неприступный замок, снабженные отличными конями, вооружением и подарками, в сопровождении двух федави, которые должны были проводить их до Триполи, откуда легче всего можно было уехать из Палестины. В Триполи, освободившись, наконец, от молчаливых, но неотступных наблюдателей, Гагели сел на первый же отходящий корабль и отплыл
ГЛАВА III
С того времени, как Юрий побывал в Исани, с ним произошла необыкновенная перемена. Пылкий, порывистый по натуре, открытый и общительный, теперь он сделался замкнутым, до крайности сдержанным, холодным и требовательным к людям. Если раньше им владела неограниченная стихия чувств, толкавшая на необдуманные и рискованные по своим последствиям поступки, то теперь, напротив, вся душевная жизнь его была подчинена рассудку, каждое действие вытекало из строгого расчета и клонилось к одной определенной цели: так управлять государством, чтобы прочно обосноваться в Иверии при всех неудачах своей бурной жизни, сделаться необходимым для царицы и вынудить ее рано или поздно царствовать с ним совместно. Теперь Юрий, сохраняя ясность ума и трезвость чувств, с сожалением оглядывался на прошлое, каялся в совершенных ошибках и тревожно заглядывал в будущее. Юрий прекрасно понимал, что, будучи чужеземцем, возведенным на царство, благодаря интригам царедворцев, он может легко подвергнуться изгнанию и вынужден будет вновь искать себе пристанища в чужих странах. Мысль о том, что он вернется к состоянию, в котором был до прихода в Иверию, приводила его в полное отчаяние.
Юрий никак не хотел покидать Иверию, которая стала для него второй родиной. Здесь его удерживала не только безумная любовь к царице, но и общий строй жизни в Иверии, рыцарские нравы, расцвет науки и искусства. Особенно привлекали его широта умственного кругозора, возвышенные понятия о любви, о доблести и геройстве — все это имело необычайную ценность для Юрия, и он ни за что не хотел бы с этим расстаться. Он более всего желал сейчас вершить дела, полезные для государства, и быть рядом с царицей, хотя бы и с отвергнутой любовью. Придя к такому решению, Юрий резко изменил весь образ жизни, уже не обольщаясь никакими надеждами на улучшение своего положения.
Он поселился со своими дружинниками в небольшом крепостном здании на горе, напротив Метехского замка, преднамеренно отказавшись от всякой роскоши, и жил в простой и бедной обстановке, подобно той, какая была у него, когда он находился у кипчаков. Здесь он обрел спокойствие, проводя время в труде по устройству государства, чиня суд и расправу над обидчиками. Памятуя слово своего прадеда Мономаха, что вернейшее средство утвердить порядок и тишину в стране — это быть грозным для внешних и внутренних врагов, Юрий последовал этому правилу. Прежде всего, к удовольствию царицы, он отстранил Микеля от государственных дел и отменил все его распоряжения. Затем он прогнал из столицы всех сторонников Абуласана, особенно тех владетельных князей и именитых вельмож, которые по богатству и древности рода соперничали с царями и боролись против Давида Сослана. Не колеблясь, он разослал их по окраинам, лишив многих преимуществ и привилегий, коими они привыкли пользоваться при царице, и, главное, не разрешил им держать ополчение.
Вместе с остальными князьями он отправил в изгнание Варданидзе и Джакели, когда-то приезжавших приглашать его на царство, и на некоторое время очистил столицу от смутянов. Его крутая
Изысканное иверское общество больше всего было раздражено отказом царя от пиршеств и развлечений, пренебрежением к придворному этикету и особенно теми странностями в его образе жизни, которые противоречили их понятиям о чести и достоинстве государя. Нелюдимость Юрия, его отдаленность от придворного круга, мрачная внешность породили в обществе смутное недовольство, подхваченное его врагами и искусно обращенное ими в оружие против царя. Постепенно повсюду расползались темные слухи о тайном распутстве царя, затем эти слухи выросли в зловещую клевету, которой суждено было сыграть роковую роль в жизни Юрия. Втихомолку из всех областей неслышно, неприметно появились изгнанные князья и, пылая местью, неустанно плели паутину злых измышлений вокруг царя, бесчестили его имя, сея соблазн в народе и создавая беспорядок в государстве.
Осторожный Чиабер зорко следил за всем происходившим в столице, тайно совещался с недовольными и обиженными людьми, тщательно собирал все слухи о поведении Юрия и постепенно пришел к убеждению, что так дальше продолжаться не может: царь, предоставленный самому себе, по мнению Чиабера, мог совершить целый ряд непоправимых ошибок и сильно навредить царице. Но без ее согласия нельзя было освободить страну от непокорного царя, поэтому он осведомил обо всем Русудан и испросил себе свидание у царицы.
Чиабер действовал весьма осмотрительно и дальновидно. Вначале он остановил внимание Тамары на государственных делах, затем, по заведенному правилу, доложил о состоянии войск, положении на границах. Сообщения его были все приятные и радостные, из которых ясно вытекало, что Иверия окрепла и усилилась.
— Ты порадовал меня добрыми вестями, — сказала Тамара, выслушав его доклад. — Вижу, что ты приложил много сил к водворению порядка и мира в государстве.
Наступило продолжительное молчание. Пасмурный вид Чиабера, однако, совсем не соответствовал его приятному донесению и обнаруживал, что он отнюдь не радовался достигнутым успехам в управлении страной. Было видно, что у него на сердце лежала какая-то тяжелая забота, он хотел поведать о ней царице, но не решался.
— Говори, что тебя удручает? — спросила Тамара, заметив резкую перемену в настроении Чиабера. — Говори правду! Что-нибудь случилось в столице?
Милостивые слова царицы расположили его к откровенности, и он решил сказать ей прямо о том, что его тяготило.
— Разрешите просить Ваше величество прекратить соблазн в стране и принять меры против недостойного поведения царя, — вдруг произнес Чиабер.
Тамара с удивлением посмотрела на Чиабера, как бы не понимая, чем вызвано было его резкое замечание.
— До сей поры его деяния шли нам на пользу, — тихо, но твердо ответила царица. — Наши враги удалены из столицы, приверженцы Абуласана не имеют прежней силы, противники царевича Сослана приведены к послушанию. Испытав все превратности судьбы, они с нетерпением ждут его возвращения. Скажи мне, чем ты недоволен и что изменилось для вас в худшую сторону?
— Душой царя овладел сатана, — уклончиво ответил Чиабер. — К великому прискорбию, он творит беззаконие, о коем непристойно говорить Вашему величеству.