Тамара и Давид
Шрифт:
— Следуй за мной, если хочешь сохранить жизнь!
Тогда Мелхиседек, еле живой от испуга и волнения, боясь потерять Гагели из вида, быстро отделился от греков и, подъехав к герольду, сказал ему по-арабски:
— Бери и меня, ибо это мой господин, и нельзя разлучаться с ним его рабу!
Герольд брезгливо посмотрел на монаха, как бы в нерешимости — исполнять его просьбу или нет, но Мурзуфл воскликнул:
— Так вот кем оказался этот презренный монах! За обман ему следовало бы оторвать голову!
Герольд, довольный произведенной сделкой, счел за лучшее взять сразу обоих иверийцев и, ловко повернув коня, коротко приказал своим исполнителям:
— Берите и слугу, и господина! Наш владыка
Вначале Гагели сильно упал духом от неожиданного пленения исмаэлитами, но близость Мелхиседека душевно его успокоила, и он перестал думать об опасности. В нем пробудился живой интерес к этой страшной секте. Он с нескрываемым любопытством следил за всадниками, с нетерпением ожидая увидеть жилище знаменитого Старца с горы, перед которым трепетала вся Европа и Азия!
Теперь они ехали вместе с Мелхиседеком и оживленно беседовали между собою, радуясь тому, что они, наконец, соединились, и могут совместно решить, как им поступать дальше.
— Что случилось с Мурзуфлом? — недоумевал Гагели, — вместо того, чтобы везти меня в Тир, а оттуда в Константинополь, он вдруг передал меня исмаэлитам? Что ты слышал? О чем они говорили?
— Говорили они непонятные вещи, — признался Мелхиседек, — я слышал только, как Мурзуфл сказал кому-то: «Все меняется. Из Иверии приехал посланец для свидания с исмаэлитами и просит передать им царевича. Царевича нет — замените его доверенным лицом». Но что они хотят делать с Вами — неизвестно.
— Пусть делают, что хотят. Сейчас важно другое. Кто этот посланец из Иверии? Единомышленник исмаэлитов? Ты больше ничего не слыхал о нем?
— Слыхать не слыхал, — что-то припоминая, тихо проговорил Мелхиседек, — а только думается мне, что это тот самый всадник, о котором мне еще в Иверии рассказывал Арчил.
И Мелхиседек сообщил Гагели про странную ночную встречу Арчила с таинственным рыцарем со шрамом, который потом исчез бесследно.
— Царица, видно, знала об этом, недаром, провожая нас, она предупредила, чтобы мы больше всего остерегались этих изуверов. А мы вот попали к ним в руки. С каким поручением приехал этот посланец из Иверии? Я не буду иметь покоя, не узнав об этом. — И затем, понизив голос, предупредил:
— Слушай, Мелхиседек! Не пробуй никого из них подкупать золотом, так как они беспрекословно подчиняются своему Старцу и умертвят любого, кого заподозрят в измене. Ни силой, ни подкупом с ними ничего не сделаешь!
— Лишь бы они не разлучили меня с Вами, — ответил Мелхиседек, — а вместе нам ничего не страшно!
— Будем ли мы с тобой врозь или вместе, помни твердо одно: эти люди не прощают ничего. Недругов уничтожают, за ошибку карают смертью. Сделай вид, что не понимаешь по-арабски, чтобы они могли свободно говорить при тебе. Я же притворюсь больным и буду просить, чтобы ты прислуживал мне, если они разместят нас отдельно. Про царевича не упоминай, чтобы они не вознамерились схватить его и убить. Не бегством надо спасаться от них, а разумом, склонив их к тому, чтобы сами выпустили нас из неволи.
Уговорившись таким образом, они успокоились, с надеждой взирая на будущее и одобряя друг друга веселыми и приятными речами.
Они ехали то угрюмыми ущельями, то поднимались на отвесные скалы, откуда при малейшей оплошности можно было упасть и разбиться, то скользили над пропастью, пробираясь по узким выступам, и Гагели заключил, что исмаэлиты нарочно вели их запутанными извилистыми тропинками, чтобы никто из пленников не мог запомнить дороги к неприступному жилищу их повелителя. Гагели и Мелхиседек, привыкшие к ущельям и непроходимым горам Иверии, однако, легко запоминали места, по которым они проезжали, иногда по отдельному выступу скалы определяя направление пути и весь привычный для
Всадники, сопровождавшие Гагели и Мелхиседека, взбирались на эту кручу поодиночке, в строгом безмолвии, точно боясь нарушить тишину гор и суровую уединенность замка. Так же тихо, стараясь не производить шума, они въехали во двор замка, где лабиринт стен, башен, проходов и выходов сразу вселил беспокойство в сердца Гагели и Мелхиседека, ясно понявших, что они будут крепко заперты в этом диком месте и сами выбраться отсюда никогда не смогут.
Навстречу к ним вышли юноши, одетые в белую одежду с красными поясами и шапками, вооруженные кинжалами, больше похожие на изваяния, чем на живых людей, с лицами, окаменевшими в покорности и безразличии ко всему земному.
Из коротких фраз, оброненных юношами по-арабски, Гагели понял, что то были федави, младшие ученики Старца, призванные жертвовать собой и всецело преданные ему и тайному союзу, к которому они принадлежали. Федави были, как выяснил потом Гагели, слепым орудием в руках старших представителей исмаэлитов и беспрекословно выполняли все данные им поручения. Они всегда хранили молчание, ни с кем из посторонних не вступали в беседу, и их глубокая сосредоточенность придавала всей жизни в крепости отшельнический характер, больше напоминавший по своему укладу монастырь, чем рыцарский замок.
Башня, в которую были заключены Гагели и Мелхиседек, висела над пропастью, узкие отверстия в ней, пропускавшие свет, были расположены так высоко, что к ним едва возможно было вскарабкаться по выступам стен. Оттуда виднелись только унылые, безжизненные хребты гор, перерезанные не менее унылыми впадинами и ущельями.
— Упасть некуда, кроме как в могилу! — сокрушенно вздохнул Мелхиседек, все более и более терявший надежду на спасение; Гагели давно уже бросил мысль о бегстве. Он выискивал иные пути воздействия на изуверов, стремясь как можно скорее войти с ними в контакт. Прошло уже много времени, как они сидели в башне, и никто к ним не заглядывал, никто не заговаривал с ними. По утрам служитель приносил и оставлял им весьма обильную пищу и питье, видимо, не имея приказания подвергать узников физическим лишениям. Наконец, Гагели не вытерпел. Однажды утром, когда к ним, по обычаю, вошел служитель и поставил пищу, он по-арабски обратился к нему, потребовав, чтобы его отправили к начальнику, который мог бы разрешить это дело. Служитель безразлично выслушал просьбу Гагели, ничего не обещав, но и не отказавшись довести его слова до сведения начальника, которому они обязаны были доносить обо всем, что происходило в пределах братства. Он уже хотел уходить, как Гагели, обескураженный его безразличием, обернулся к Мелхиседеку и сердито произнес по-иверийски:
— Кто запечатал уста этим несчастным служителям сатаны, что они онемели и стали подобны истуканам? Они имеют голову на плечах только для того, чтобы измышлять всякие подвохи, а руки — дабы обагрять их кровью. Кто попал к ним, не выйдет от них, а останется навсегда замурованным в этих стенах!
Едва он успел произнести эти слова, как служитель остановился в дверях, замерев на месте. Он устремил пронзительный взгляд на Гагели, поняв, что тот сказал, и был ошеломлен его словами. Мелхиседек заметил его замешательство и в испуге сделал предупредительный знак Гагели, чтобы он не проговорился, но служитель повернулся к ним и тихо сказал по-иверийски: