Тамара и Давид

Воинова Александра Ивановна

— Не страшитесь! Я вам не причиню никакого зла, ибо у нас с вами одна родина. Постараюсь помочь вам, но будьте осторожны!

Он поклонился и бесшумно исчез, оставив их одних переживать это странное происшествие, которое было богато самыми заманчивыми перспективами, но и таило в себе опасность измены и предательства.

— Слушай, можеть быть, это и есть посланец из Иверии, которого видел Арчил? — волнуясь, предположил Гагели, — тогда мы погибли. Кто знает, может быть, его нарочно приставили сюда, чтобы следить за нами и доносить начальнику? В этом страшном месте все возможно!

— Пусть у меня выпадут все волосы на голове, если я ошибаюсь! Тот был со шрамом и, наверно, из именитых, был близок к визирю, а этот несчастный служитель, наверное, попал к ним в ловушку и не знает как выбраться. Если он окажет нам помощь,

мы не оставим его.

— Если он посвящен в их тайны и связан клятвой, то нам нечего рассчитывать на его помощь, — возразил Гагели. — Те, кого они нашли пригодными для вступления в свой союз, дают обет строжайшего повиновения и никогда им не изменят. После того, как он узнает, кто мы такие, мы можем ждать от него или избавления, или гибели.

Однако, вскоре все разъяснилось. К вечеру дверь раскрылась, и вошел служитель, одетый в белую одежду с красным поясом, держа серебряную чашу в руках. Он подошел к Гагели и тем же безучастным голосом коротко произнес:

— Выпей вина и следуй за мною, — затем по-иверийски тише добавил: — Не бойся того, что тебе нужно будет претерпеть, ибо оно послужит твоему благу!

Когда Гагели послушно осушил чашу, он наложил ему на глаза повязку и молча вывел из башни. Мелхиседек хотел просить, чтобы ему позволили следовать за ними, но взгляд служителя предупредил его, чтобы он не обращался к нему с подобной просьбой. Уходя, он шепнул ему: «Ожидай и будь покорен!» — и затем сделался вновь безмолвным и окаменевшим.

Они шли медленно и, как показалось Гагели, долго блуждали по всевозможным крутым лестницам и переходам, то спускаясь вниз, то поднимаясь вверх. Наконец, служитель остановился и снял с его глаз повязку. Он не произнес ни слова всю дорогу и теперь тоже безмолвно исчез, предоставляя ему самому разобраться в том, что вдруг раскрылось перед его глазами.

Гагели, перейдя от полной темноты к свету, в первый момент был ослеплен, но, осмотревшись, еле сдержал крик изумления. Он находился среди обширного зала, где, возвышаясь, стояли роскошные позолоченные колонны; высокий свод его был из слоновой кости, а широкие створчатые двери блестели серебром, с вделанными хризолитами и рубинами. По бокам дверей лежали две змеи, одна темная, бронзовая, другая серебряная, и охраняли вход в зал.

В открытые двери виднелся прекрасный сад, где цвели необыкновенные цветы и созревали прекрасные плоды на деревьях; весело журчащие ручьи распространяли приятную прохладу; благоухание роз, тенистые дорожки и беседка влекли к отдыху и забвению, а приятное пение птиц смешивалось с мелодичным звоном струн и создавало настроение беспечной радости и веселья.

Как зачарованный, стоял Гагели и смотрел на роскошный сад, который нельзя было сравнить ни с чем виденным им в его странствиях, на ослепительно сверкавший зал. Он долго не мог понять, то ли он во сне видел это зрелище, то ли это было фантастическое жилище Старца с горы, о котором слагались легенды, потрясающие воображение всех, кто когда-либо соприкасался с исмаэлитами. Великолепие раскрывшейся перед ним панорамы, доносившиеся мелодичные звуки, аромат восточных благовоний до боли кружили ему голову, дурманя сознание и лишая привычной ясности восприятия. Он не понимал, где он, что с ним происходит, и совершенно утратил способность отличать призрачный мир от действительного. Контраст был тем разительней, что волшебное видение явилось вслед за мрачной и удручающей обстановкой башни, не имевшей даже отдаленного сходства с тем, что предстало вдруг перед его глазами.

Посмотрев кругом, он не увидел ни одного живого существа. Зал был пуст и мертв, и только один сад жил своей особой загадочной жизнью и манил к себе невиданными переливами красок и гармоний звуков.

Гагели сделал несколько шагов вперед и оказался в саду, где под сенью деревьев возлежали на ложах опьяненные юноши, а меж них сновали черноокие красавицы, разносившие вино в золотых и серебряных кубках. Незаметно для себя Гагели опустился на мягкое ложе, охваченный приятной дремотой, и жизнь представилась ему в удивительно мягких и упоительных очертаниях. Тщетно старался он вспомнить об оставленном Мелхиседеке, пугать воображение грозными и коварными исмаэлитами, — овладевшая им истома притупила все неприятные чувства и заполнила сознание впечатлениями зыбкими, изменчивыми, постепенно доводившими его до сладкого изнеможения. Прелестные

девы развлекали его тихим и нежным пением, угощали вином и призывали к райскому блаженству, если он отречется от всего, чем был связан в своей предыдущей земной жизни. Гагели из последних сил всячески старался противостоять их призывам, больше всего боясь потерять рассудок и в бессознательном состоянии совершить какой-нибудь непоправимый поступок. Неясно он что-то лепетал, восхищаясь обольстительными гуриями, но в то же время память не изменяла ему, и связь между явлениями в его сознании не обрывалась. Он находился в приятном забытьи, когда к нему подошел знакомый служитель, приведший его сюда, и подал кубок с заранее приготовленным напитком.

— Выпей! — прошептал он. — Близится исполнение твоего желания. Будь смел и решителен. Ты будешь иметь свидание с наместником Старца.

Гагели с жадностью выпил прохладительный напиток. Почти в то же мгновение райский сад исчез, гурии и юноши, как облако, растаяли в воздухе, звуки музыки смолкли, наступила полная тишина.

Сознание его затуманилось, он погрузился в глубокий сон.

ГЛАВА II

Гагели очнулся в полутемной комнате с низкими сводами, увешанной всякого рода оружием, мечами, кинжалами, дротиками, саблями и воинскими доспехами. Вначале Гагели показалось, что комната была пуста, он с удивлением осматривался кругом и постепенно в полумраке различил высокого, худого человека преклонных лет, в одежде знатного мусульманина. Старик стоял неподвижно и острым взглядом взирал на свою жертву, с нетерпением ожидая ее пробуждения. Гагели сразу опомнился от одного только сурового вида старика, живо поднялся, поняв, что перед ним стоял наместник Старца, и мысленно приготовился ко всему худшему, что его могло ожидать в плену у исмаэлитов. Теперь ему предстояло вести серьезное объяснение с одним из представителей этой секты, и от этого было в зависимости или их освобождение с Мелхиседеком, или вечное заточение.

Он успел заметить, что приор был одет изысканно, но просто. Темное полукафтанье было опоясано шелковым кушаком без всяких украшений. Но зато на чалме его ярко краснели два рубина в оправе из индийских алмазов, а рукоятка кинжала, висевшего сбоку, переливалась сине-зелеными изумрудами, с огромным яхонтом посредине.

— Объясни мне, что со мною было? Как я попал сюда, что меня ожидает? — смело спросил Гагели, знавший, что с исмаэлитами нечего было стесняться, так как и они не церемонились в обращении и в средствах борьбы со своими противниками.

Дан-эль-Кебир (так назывался приор — наместник Старца с горы) произнес напыщенно и важно:

— Твоя душа, освободившись от земной оболочки, вознеслась в рай и там созерцала блаженство, приготовленное правоверным. Теперь она вновь вернулась в свою телесную оболочку, и ты предстанешь пред земным судьей, которому и отдашь отчет в своих деяниях.

Хотя объяснение Дан-эль-Кебира нисколько не удовлетворило Гагели, и он меньше всего был расположен сейчас внимать бредням о рае, тем не менее он предусмотрительно притворился наивным, восторженным простаком, который принимает слова приора за истину и счастлив, что удостоился наравне с федави наслаждаться райским блаженством. Он с восхищением отозвался о всех виденных им райских красотах, о прелестных чернооких гуриях, о своем желании вечно сохранить их в сердце и тотчас же с удовольствием заметил, что его похвала вызвала улыбку на неподвижном угрюмом лице Дан-эль-Кебира и создала более благоприятные условия для их беседы. Приор благожелательно посмотрел на своего гостя и предложил ему сесть, видимо, располагая беседовать с ним с той непринужденностью и простотой, какая обычно принята у последователей ислама.

— Говори мне правду, — благосклонно начал он, — как, если бы ты присутствовал перед лицом самого пророка. Ты родом из той звездной страны, которая имеет царицей светозарнейшую из звезд, сиянием своим опоясавшую мир, подобно Млечному пути, начиная с Востока и до конца земли. Что привело тебя в эти края, где ты не испытал ничего, кроме великих нужд и плена?

Это витиеватое восхваление царицы Тамары наместником Старца с горы не доставило особенной радости Гагели, так как он слышал, что исмаэлиты были страшней всего для тех, кого они хвалили. Он выказал удивление осведомленности Дан-эль-Кебира и с почтением произнес: