Тамбовский волк
Шрифт:
— Вернемся к фирме. Ты ее проверил?
— Да. Господин Кройзен, бывший россиянин Крайнев, владеет солидным капиталом и недвижимостью. Торгует всем.
— Всем?!
— Да.
— Такой удержится при любом режиме.
— Режиме? Что ты имеешь в виду?
— Что господин Крайнев — надежный партнер. С ним можно иметь дело.
— Не понимаю твоей иронии.
— А я не иронизирую. Надо срочно заняться аннотацией.
— Кого привлечем из сценаристов?
— Попробую воспользоваться номером телефона, доставшимся мне еще от Крафта.
— А
— Какими?
— Победителей кинофестиваля "Ника"? — Кто на Западе знает «Нику»? Кому она там интересна? Надо или приглашать известных в голливудских кругах суперзвезд, но тогда мы просто не уложимся в отведенное для ответа время, или… найти здесь, У нас, не сценариста вестернов, а своего Копполу. В будущем фильме должны быть убедительные, остропсихологические моменты, рекламирующие, в хорошем смысле этого слова, наше дело.
— Ты имеешь в виду фильм Френсиса Копполы "Крестный отец"?
— Не совсем. У нас жанр другой: художественно-публицистический, но некоторые аспекты должны решаться в подобном «отцу» ключе.
— Но Кройзен к искусству никакого отношения не имеет.
— Думаю, что те рецензенты, которые будут читать аннотацию, будут иметь к искусству самое непосредственное отношение.
— Тогда тебе и карты в руки.
— Ты будешь в «Центре»?
— Да.
— Посоветуйся с ветеранами. Может быть, они вспомнят какие-то эпизоды, которые можно заявить в аннотации?
— У тебя это лучше получится. В какое время их собрать?
— Давай через… полчаса. А то у нас остается совсем мало времени.
— Договорились. Я позвоню.
Оставшись один, Старицкий положил перед собой чистый белый лист бумаги. Испытывая творческий трепет, Влад принялся за возведение своего карточного домика.
Ветераны "Отряда М" рассказали такое, что аннотация распухала, как кандидатская диссертация.
Заточив себя в кабинете, Влад вкусил все прелести сценарной работы. Как у любого начинающего автора, у Старицкого в аннотации фигурировало такое обилие действующих лиц, что запестрело в глазах. "Что же делать? — грустно думал Влад. — И времени искать профессионала-сценариста уже нет…"
И тут Принц вспомнил о Бизоне, который все это затеял. Да отошли Принц этому Крайневу хотя бы пять строк, все равно прерогатива будет у «Центра»!
Кромсая текст, раздувшийся до десяти листов аннотации, Старицкий оставил полтора листочка, вспомнив при этом еще и про Чехова, утверждавшего, что "краткость — сестра таланта". Прочитав спрессованный текст, Влад удивился происшедшей с аннотацией перемене. Краткий сюжет оказался емким, острым, насыщенным и современным. И сразу же захотелось снимать фильм!
Решив немедленно удовлетворить авторское тщеславие, Принц протянул руку к телефону, чтобы пригласить Френда, и вздрогнул от неожиданности. Прозвучал встречный телефонный звонок. Думая, что это Френд, Принц, сняв трубку, весело гаркнул:
— Заходи!
— Это ты… мне?..
Изумленный голос принадлежал Весте. И Влад, не кривя душой, с удовольствием
— Тебе, конечно! Или мне к тебе подняться?
Влад почувствовал, как сквозь телефонную трубку просачивается волна нежности, исходящей от Весты. Она ответила тихо, мягко:
— Лучше ты… А то у меня ноги не идут…
Захватив листочки, Влад помчался к Весте. Встречные невольно жались к стенкам коридоров, уступая генеральному дорогу, как будто мимо них неслась гаишная машина с включенными «мигалками» и сиреной.
Принц влетел в кабинет Весты и замер на пороге. На Весте было платье, точь-в-точь такое же, как у его матери на фотографии в те времена, когда она еще была счастливой! Эта фотография вдруг словно ожила!
Влад заметил еще в Подмосковье, когда он, Веста и Олежка прятались у тети Маши от охотящихся за Принцем убийц, удивительную способность Весты изменяться внутренне и внешне. Конечно, Веста была совершенно не похожа на мать Старицкого. Но сейчас, оставаясь Вестой, она стала еще и мамой… Тот же взгляд, даже прическа та же…
Влад стоял на пороге. Веста сидела в кресле около окна. Солнечный нимб вокруг ее головы и улыбка на лице делали жену неотразимо красивой.
Первой прервала молчание Веста. Протягивая к мужу руки, она нежно сказала:
— Здравствуй, это я…
— Здравствуй…
Влад подошел, опустился на колени и спрятал лицо в складках ее платья. Веста положила свои ладони ему на спину.
Дверь осталась незакрытой, и проходившие мимо сотрудники, смущенно улыбаясь, опускали глаза…
Веста, не обвиняя, не укоряя, а сочувственно успокаивая, говорила:
— Ты устал, очень устал… Тебе надо отдохнуть… Мы с Олежкой поживем у мамы… Иногда ты будешь приходить к нам, навещать…
— Веста! Ты что? Да я без вас… умру!
— Миленький! Ну что же нам тогда делать? Я же чувствую, что в последнее время я раздражаю тебя…
— Нет! Не ты! А достается тебе! Родная моя, любимая! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива! Потерпи еще немного, и это безумие кончится! Обещаю.
— Значит, я была вчера права?..
— Отчасти… Я вчера встретил того, с кем вместе воевал. Из всего полка нас в живых осталось только двое. Было тяжело вспоминать, но надо было пройти и через это. Теперь будет легче, я обещаю тебе! Самое трудное уже осталось позади!..
— А я сегодня отвела Олежку в садик и пошла на нашу прежнюю квартиру. Пересмотрела там все прежние мамины платья. Такие когда-то были в моде. И среди всех почему-то выбрала это… И решилась в нем идти по улицам. Все на меня оборачивались, думали, наверное, что я — душевнобольная… А с моей душой сегодня, и вправду, что-то странное случилось.
Влад увидел, что на глаза Весты навернулись слезы.
— Веста, не надо расстраиваться. Тебе нельзя…
— Я не расстраиваюсь. Сегодня со мной произошел такой случай, после которого я поняла, что надо научиться прощать… Иначе жизнь превращается в пытку для другого… для себя…