Тамерлан. Вопреки всему
Шрифт:
***
Кортеж из двух иномарок остановился напротив высокого забора. Ворота открылись, и на горизонте показался охранник. Увидев на машинах знакомые номера, он в спешке отскочил в сторону, пропуская кортеж внутрь.
Торопясь, Марк вышел из машины и сразу направился в дом.
– Марк? – дорогу преградил будущий тесть. – А что вы здесь делаете?
Марк окинул Владимира пренебрежительным взглядом и кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Влада у себя?
– Да, но…
Съедаемый бурей эмоций, быстрым шагом Марк миновал лестницу и в скором времени оказался в узком коридоре. Открывал каждую попавшуюся дверь, пока не отыскал спальню Влады.
Увидев её, замер в дверном проёме. Влада лежала на кровати, свернувшись в клубок. Плечи сотрясались. Дыхание было тяжёлым и рваным. Он даже услышал всхлипы. Почему она плачет? Разве не должна радоваться? Ведь всё-таки умудрилась сбежать!
Тихо ступая, он подошёл к ней со спины и долго не решался произнести хоть слово. Руки сами потянулись. Легкое касание к плечу на короткий миг и тело пронзило острой болью!
Влада встрепенулась. Резко повернулась к нему лицом и остолбенела, не ожидая встречи, а он попытался улыбнуться.
– Почему ты плачешь?
– Тебе какое дело? – сквозь зубы процедила девочка и, поднявшись с кровати, подошла к двери. – Вон! Вон из моей комнаты!
Марк ухмыльнулся. Ну, надо же, какая храбрая! Ниже его на целую голову, в два раза меньше и младше на двенадцать лет. Маленькая, хрупкая девочка, с нравом дикой кошки, да не кошки даже, а львицы. Его львицы!
Лениво поднялся с кровати. Подошел к двери и остановился напротив Репницкой.
– Я думал, ты сбежала к нему.
– Я сказала, проваливай!
Демонстративно отвернувшись в сторону, Влада сжала от злости челюсти.
– Ты плачешь из-за меня? – спросил Марк.
Влада вздрогнула.
– Никогда! Я никогда не буду плакать из-за тебя.
– Правильно, – кивнул, а затем, не удержавшись, коснулся ладонью острой скулы. – Меня ты будешь только любить.
Он ушёл, а Влада с треском захлопнула дверь.
Остановившись посреди коридора, Марк достал из кармана мобильный телефон и сделал вызов:
– Мамедова убрать.
37
Сидела на кресле за письменным столом. Положив на колени тетрадь, выводила на бумаге кривые строчки:
“Я украду тебя, можно?
У той одной,
Которая вечно всем недовольна,
Которую зовёшь ты женой!
Я тебя отвоюю, ладно?
Сотру границы из разбитых сердец.
Взамен предложу тебе тихую гавань
И никогда не поведу под венец.
Я тебе писать буду, можно?
Ночами напролет
Ты не бойся, я не больная.
Это лишь тихие крики моей души.
Я любить тебя буду, ладно?
Сожгу за собой все мосты.
В небе разверну самолёты,
Только бы не отвернулся ты”.
Скрипнула дверь. Я быстро закрыла тетрадь и прижала к груди. За спиной послышались шаги. Вздрогнула. Смахнув со щеки одинокую слезу, обернулась.
– Ты опять пропустила ужин.
– Я не голодная.
На плечо легла рука. Мама склонилась надо мной, обнимая со спины.
– Что там у тебя, покажешь?
Прижала тетрадь ещё сильнее.
– Ничего.
– Влада, – схватив за поручень, мама крутанула кресло вместе со мной. – Покажи.
– Тебе не понравится.
– Ты закрылась в себе. Не выходишь из спальни. Ни с кем не разговариваешь. Только пишешь и пишешь.
– Мне нравится писать.
– Стихи пишешь? – спросила прямо в лоб.
А мне даже отвечать не пришлось – мама всё поняла по глазам. Да и как не понять? Она же моя мама! Между нами тонкая, невидимая нить на всю жизнь…
– Он не стоит этого, Влада.
– Я не говорила, что стихи про него!
Мама, наградив меня теплым взглядом, едва заметно улыбнулась.
– Я это и так знаю. Повторюсь. Он не стоит этого! Не хочу делать тебе больно, но…
Мама запнулась, чтобы подобрать правильные слова. А я, затаив дыхание, смотрела на неё снизу вверх и ждала, что она скажет что-то такое, что окончательно меня сломает, растопчет.
– Говори, – произнесла я, когда мама так и не решилась продолжить свои мысли.
– Завтра у Мамедовых торжество.
Я изогнула бровь в дугу, удивляясь. Торжество? С чего бы вдруг…
– Годовщина свадьбы. Десять лет.
Проглотила в горле ком, а затем хохотнула. Хохот перешёл в истерику, и тогда я уже совсем не могла остановиться!
Слёзы хлынули из глаз настоящими ручьями. Сердце сжалось. Грудь сдавило, будто стальными оковами.
– Тише, девочка моя. Не плачь, не надо, – успокаивала меня мама. – Я должна была тебе сказать, потому что нас пригласили на торжество.
Я перестала плакать. Пару раз шмыгнула носом, а затем спросила у мамы:
– Нас? Хочешь сказать, я должна пойти туда после всего и вопреки всему?
– Влада, я понимаю твоё состояние, но ради сестры ты обязана прийти! Смотри, будут гости. Что они подумают, если не увидят тебя на празднике?
– Да мне плевать на гостей, а на Леру…
– Не говори, – мама предостерегающе качнула головой. – Она твоя сестра, если ты забыла.
– Ну почему же?! А я скажу! Лера – двуличная. Она беременна не от своего мужа, но нашла в себе наглости…