Таможня дает добро
Шрифт:
Роман представил, что должны чувствовать люди на утлой скорлупке, в которую на полном ходу врезается такой вот бивень. Картина получалась безрадостная.
— Ладно, успеешь ещё налюбоваться. — Дзирта потянула его за рукав. — Пойдём, не видишь — нас ждут?
Она показала на офицера, стоящего на палубе возле сходней. Тот, заметив её взгляд, взял под козырёк.
— Только очень тебя прошу… — девушка понизила голос. — Ни на шаг от меня не отходи, и лучше помалкивай. А главное — и думать забудь о своих журналистских привычках, а то знаю я тебя… Моряки в Аламбо народ серьёзный, шуток не понимают, вытаскивай тебя потом из неприятностей…
* * *
Кают-компания
В кают-компанию их проводил командир «Суана», и он же представил по очереди офицерам корабля. Роман наблюдал, как Дзирта обменивается с каждым любезностями, отхлёбывая из высокого серебряного с чернью бокала вино — крепкое, почти портвейн, густо-вишнёвого цвета с сильным миндальным привкусом, как у популярного некогда ликёр «Амаретто».
Разговор тем временем зашёл о музыке. Кто-то сказал, что хорошо бы сходить за валиками к фонографу (этот агрегат, громоздкий, в деревянном с бронзовыми уголками ящике занимал весь угол кают-компании) и Дзирта, улучив момент, подошла к Роману, устроившемуся возле распахнутого по случаю жары иллюминатора.
— Видел того мичмана, что говорил о фонографе? — спросила она. — Мы с ним были в одной группе на последнем курсе Морского лицея. После выпуска он куда-то пропал, никто не знал — куда именно. Оказывается — обосновался здесь, в Аламбо, да ещё и в их флоте служит! Любопытно, весьма любопытно…
— И что же тут такого любопытного? — спросил Роман. Он тоже обратил внимание на мичмана-меломана — из-за чересчур пристальных взглядов, которые тот бросал на его спутницу.
— Дело в том, что он…
Договорить она не успела. Старший офицер, личность весьма шумная, провозгласил тост «За наших гостей из Зурбагана!» и девушка, шепнув, «ладно, потом расскажу»… вернулась к исполнению своих представительских обязанностей. Роман вслед за остальными сделал глоток вина. Проводил взглядом мичмана, заторопившегося к выходу, выжал несколько секунд, и вслед за ним покинул кают-компанию…
Объяснение, на случай, если кто-то поинтересуется, было у него готово — почувствовал себя дурно от жары и духоты, и решил выйти на палубу и подышать свежим воздухом — но этого и не потребовалось. В коротком коридорчике, ведущем к трапу, никого не было; насвистывая легкомысленный мотивчик,он поднялся по крутым ступенькам наверх — как раз вовремя, чтобы увидеть, как захлопнулась за мичманом дверь внадстройке.
Роман облокотился на леер, краем глаза наблюдая за интересующей его дверью. Секунды текли медленно, словно тягучая, вязкая смола; наконец, дверь распахнулась, и на пороге показался мичман с коробкой под мышкой — и торопливо спустился по трапу вниз. Молодой человек досчитал до десяти несколько секунд оглянулся — на палубе пусто, между ним и часовым у сходней висит на шлюпбалках вельбот — и подошёл к двери. Открыл её — осторожно, чтобы не скрипнуть невзначай петлями — и скользнул внутрь.
Каюта оказалась крошечной; узкая, с высоким бортиком койка вдоль
* * *
— Вот что я тебе говорила, а? Кого предупреждала?
Дзирта, раскрасневшаяся, встрёпанная, стояла на кровати на коленях, уперев кулачки в бока. Роман же лежал рядом и любовался открывшимся зрелищем. Из всей одежды на ней были только два предмета — браслет, составленный из тонких звеньев белого золота с вкраплениями жемчужин, и чёрные, в крупную сетку, чулки, подарок Романа, доставленный по его заказу с Земли Врунгелем.
— Это же дурное везение, что никто тебя не увидел! А увидели бы, заперли в карцере — как мне тебя потом вызволять? И позор-то какой, позор — спутник капитана зурбаганского флота изловлен при попытке кражи из каюты офицера береговой охраны Аламбо!
После посещения «Суана» они прогулялись по прибрежному бульвару и вернулись в гостиницу. Там Дзирта сменила мундир на более подобающий её полу наряд; они поужинали в гостиничном ресторане, немного потанцевали под звуки оркестра, исполняющего композицию, напомнившую Романуритмы новоорлеанского блюза — и только в номере, на постели он решился предъявить подруге результаты своего набега.
— Да ладно тебе… — Роман приподнялся на локте и протянул руку к груди подруги. Увы, попытка перевести разговор в иную плоскость, немедленно пресеченная шлепком ладошки и гневным фырканьем. — Обычная журналистская работа… Признайся, тебе же до смерти хотелось выяснить, что этот тип там делал — вот я и исполнил… хм… твоё невысказанное желание. Скажешь, зря? А что до кражи — так я в каюте пальцем ничего не тронул, всё напоследок разложил по местам. Никто ничего не заметит, зуб даю!
— Этот твой ужасный жаргон… — она наморщила носик, отчего, сделалась ещё привлекательнее. — Ну хорошо, ну ладно, это действительно интересно. Только давай договоримся — больше ты ничего подобного не предпримешь… во всяком случае, не предупредив сперва меня!
— А что, в Аламбо есть ещё один беглый зурбаганский гардемарин? — ладонь Романа подкралась-таки к вожделенной цели, и теперь его пальцы ласкали нежную, цвета топлёных сливок, кожу, подбираясь к вишенке соска. — Ну не сердись, обещаю, больше не повторится! Лучше расскажи, чего там такого интересного, а то у меня не было особо времени читать…
— Времени у него не было! — Дзирта снова фыркнула, однако ладонь его отбрасывать не стала. — Письмо. Личное. Адресовано невесте. В-общем, ничего интересного, кроме, пожалуй, одного момента: он пишет, словно прощается, будто собирается идти на смерть!