Танцы мертвых волков
Шрифт:
Осторожно подняв фигурку, я отнесла ее в кухню и выбросила в мусорное ведро. Жаль, конечно, одинаковых крыс-мангустов там не было, я выбирала самого симпатичного. Вначале, я хотела сварить кофе, но потом передумала. Перебьется. Чаю попьет, из пакетика. Она и воды из под крана пока не заслужила.
К моему приходу Земельцева успокоилась и освоилась. Я застала ее у стеклянного стеллажа, где стояли семейные фото, кои Лариса разглядывала с нескрываемым интересом. Ну, еще бы… Валера увлекается фотографией, а я всегда под рукой… Иногда не совсем
— По поводу этой статьи… — напомнила мне Лариса, села на диван рядом и, отхлебнув из чашки с шумом деревенской бабы, обожглась и поморщилась.
— Я не давала этого интервью.
— Но здесь написано…
— Мало ли что здесь написано… Миронов действительно приходил ко мне, мы беседовали, а затем явился Сахно. То, на чем он основал свою статью — мои личные домыслы и заметки на листке бумаги. Но я с ним ими не делилась. Свою версию я расписала в виде схемы на листке бумаги, бумагу выбросила, а он стащил ее из мусорной корзины.
— Что-то не верится, — презрительно усмехнулась Земельцева.
— Так проверьте. Сахно всегда страхуется и пишет все беседы, потому что из двенадцати месяцев восемь проводит в судах. Пусть предъявит вам мое интервью, если сможет. А это вряд ли, потому что все, что у Вити есть — исчерканная бумажка.
— Зачем же вы чертили эту схему?
— А это противозаконно? За мысли у нас вроде бы только при Сталине карали. Откуда я могла предположить, что он начнет копаться в мусоре?
— Откуда тогда взялись одиннадцать трупов? — сощурилась Лариса.
— Понятия не имею. Хотя… Я черкалась на макете полосы, а это была, дайте вспомнить… ну да, психология, а значит одиннадцатая полоса. В верхнем углу я еще раньше написала "одиннадцать", обвела кружком и поставила три восклицательных знака.
— Зачем?
— Затем, что полоса спорная. На ней должна быть реклама, а ее так и не принесли. Вот я и поставила себе такую напоминалку. Обычный рабочий момент… Еще чаю? Вы плохо выглядите, Лариса.
— Да, — со странной интонацией в голосе ответила Земельцева. — Давление, знаете ли… наверное, дождь будет. Если вас не затруднит, добавьте в чай ложку коньяка, иначе я боюсь, не дойду до дома…
— У меня нет спиртного в доме, — улыбнулась я, как вежливая барракуда. — Мы с мужем не пьем… Так вам еще чаю?
На самом деле в баре, скрытым в гигантском глобусе, было немало алкоголя самого разного градуса, а в холодильнике стояла водка. Не говоря уже о подаренной Жанкой бутыли с вином. Но угощать Земельцеву мне не хотелось… Вот еще…
— Я почему-то так и думала, — сказала Земельцева и вынула из портфельчика плоскую стеклянную бутылочку с коньяком. Я долила Ларисе чаю.
Когда она потянулась за чашкой, я обратила внимания на ее пальцы: короткие, толстые, сильные… Неухоженные руки мужчины, способного и грядку вскопать и жертву задушить без особых усилий. Ее глаза, темные, как засохшая вишня, колючие и неприветливые, окруженные сеточкой ранних морщин, смотрели на меня с неприятным вожделением. У висков плохо
— А ничего, что вы пьете на службе? — сладко поинтересовалась я. Только сейчас до меня дошло, чем от Земельцевой пахло. Она уже приложилась к бутылочке, а потом зажевала запах чем-то сладким, что слегка разбавило алкогольные пары.
— Фактически рабочий день уже закончился, — невозмутимо ответила Земельцева. — А то, что сейчас я пью чай с коньяком, так это в лечебных целях.
"Ну да, — подумала я, — а то, что ты полшкалика по дороге сюда выкушала, это в профилактических целях".
— Юля… Ничего, что я так, по-простецки?… Так вот, Юля, с чего вы решили, что так называемый Джокер, выбрал в жертвы мэра и губернатора? — вкрадчиво спросила Лариса.
— Я так не думаю.
— Но Сахно отчего-то подумал иначе? В вашей схеме мэр и губернатор рассматривались в качестве потенциальных жертв?
— Ну да. Но только потому, что я не знала, с кем еще могу ассоциировать короля и туза. Не думаю, что Джокер выберет мэра и губернатора. По-моему, он нападает только на беззащитных.
— А про карты вам, конечно же, Миронов рассказал? Что же вы замолчали? — Земельцева рассмеялась, но в голосе было больше пьяного злорадства, чем торжества. — С чем я его и поздравляю. Ему теперь грозит служебное расследование, если только…
— Что? — не поняла я. Земельцева поставила чашку на стол и подвинулась ко мне ближе. Запах несвежего белья, потного тела и алкоголя ударил мне в нос. Я поморщилась.
— Миронов ведь твой любовник? — горячо зашептала Лариса и потянулась к моей коленке. Это был не вопрос, а скорее утверждение. — Я угадала?
— Нет, но мне вас, похоже, в этом не убедить. И вообще, не могли бы вы дышать в другую сторону? Мне вредно сидеть на сквозняке.
— Смелая, да? — оскалилась Земельцева. — Ну, ничего, я люблю таких, смелых… Они в койке вертлявые, сучонки, так извиваются… Любо дорого…
Глаза у нее были страшные. Зрачки расширились до предела, словно два ствола, готовые оскалиться выстрелом картечи. Пересохшие губы подергивались, а руки тряслись, как в припадке.
— Хахаля твоего мы от дела отстраним, чтобы под ногами не путался… А тебя в одиночную камеру, как соучастницу… Чтобы никто к тебе не приходил… Только я…
Минутный ступор, в который я впала, прошел. Подскочив с места и оторвав сморщенные ручки-лапки, я заорала, что было мочи:
— Пошла вон!
Удар в челюсть уронил на диван. Земельцева накинулась на меня, как пантера, разрывая блузку, и рыча, как зверь. Я попыталась оттолкнуть ее от себя, но Лариса снова ударила меня, угодив в ребро. Одной рукой она вцепилась мне в горло, а другой срывала с меня юбку, не прекращая рычать и странно всхлипывать. Я отчаянно брыкалась, но она знала, куда надо ударить, чтобы подавить мое сопротивление.