Танцы на цепях
Шрифт:
Девочка улыбнулась, разметались в стороны золотистые локоны. Видение прильнуло к перчатке, будто довольная кошка. Губы иномирца тронула улыбка, полная тепла и участия.
Так отец мог бы улыбаться при виде любимой дочери. Безымянная замерла, наблюдая, как черные когти осторожно коснулись полупрозрачного плеча.
– Хильгладэ была прекрасна, – девочка смущенно пихнула иномирца в бок, но тот лишь улыбнулся шире, – не было девушки красивее ни в стигае Ильды, ни в любом другом, но мать такой красоты не ценила. Она не смогла привить дочери любовь к оружию
– Какой? – Безымянная протянула к видению дрожащие пальцы и нерешительно коснулась. Девочка перехватила руку и юркнула под локоть, обвилась вокруг талии, стиснула в объятиях. Все тело пробрала крупная дрожь, когда существо завибрировало, почти замурлыкало.
– Он отчаянно, до беспамятства, желал собственную сестру. И, как истинный сын Ильды, взял то, что желал. Ведь если ты почти бог…
– И вышел сухим из воды? Неужели Ильда ничего не сделала?!
Ш’янт посмотрел на нее с сочувствием.
– Любимый сын, малявка. Она бы простила все, что угодно. Он – воин. Ее гордость. А Хильгладэ красива, но…бесполезна. Ильда не заключала союзов, ей не нужны были связи с другими стигаями. Хильгладэ бы так и осталась фарфоровой статуэткой в пыльном шкафу. Обреченная на медленное увядание в ледяном дворце.
– И что же дальше?
– Девчонка сбежала. Она была сообразительна. Кто-то даже обучил ее паре магических фокусов. Правда, не потрудился объяснить, как правильно пользоваться вратами, но Хильгладэ смогла разобраться. Она попала в мои владения.
– В Энкул? Как же она там выжила?
Иномирец усмехнулся.
– Мы не дикари какие-то! Не пожираем девственниц и кровавые жертвы не приносим. И не пьем кровь младенцев каждый третий вторник месяца. Поверь, она была там в большей безопасности, чем дома.
– Ты дал ей кров? – Безымянная бездумно перебирала волосы девочки. Мягкое переливчатое золото скользило по ладони. Иномирец смотрел на это исподлобья, внимательно, и в его глазах будто вспыхивали золотистые звезды.
– Я попытался, – Ш’янт тяжело вздохнул, – тело можно заштопать, а вот душу – нет. Она ненавидела себя. Не желала иметь с физическим миром ничего общего. С любым физическим миром. И я привел ее сюда.
Девочка освободила Безымянную и снова прильнула к Ш’янту.
– Она редко выходит ко мне вот так. В облике человека. Иногда это место принимает форму замка. Иногда водопадов. Порой здесь шумит кронами вековой лес. Хильгладэ может принимать тысячи тысяч обликов на Изнанке. Этот мир принял ее с распростертыми объятиями, позволив избавиться от ненавистной оболочки.
Безымянная приблизилась к иномирцу и мягко сжала его руку. Страх рассыпался, развалился, точно яичная скорлупа. И не было ничего естественнее этого мимолетного жеста ободрения.
– Ты поступил благородно.
– Я фактически помог ей самоубиться. Так себе благородство.
– Думаешь? – она кивнула на девочку, обхватившую Ш’янта за пояс. На ее изменчивом
Молчание, повисшее между ними, быстро загустело и налилось напряжением. Безымянная уже собиралась сказать хоть что-нибудь, чтобы разрядить обстановку, но тут один из красных огоньков вернулся и коснулся щеки Ш’янта. Он чуть склонил голову, прислушался. Огонек несколько раз мигнул, что-то пропищал и рассыпался радужными искрами.
– Нашелся выход! – иномирец слабо улыбнулся, – одна беда с этими дрейфующими секретными проходами: они вечно не там, где надо.
Глава 9. Тернии сплетают руки
Крохотный огонек осознания забился в дальний угол черепной коробки. Он едва теплился – вот-вот угаснет – но Клаудия из последних сил цеплялась за реальность, даже когда глаза закатились, а голова превратилась в камень, слишком тяжелый для ослабевшей шеи.
Жизнь утекала по капле. Тяжело падала на землю, срываясь с осколка черного клинка.
Сколько еще?
Минуты? Мгновения?
– Почему, госпожа? – шептала она. – Почему ты оставила меня?
Кровь пузырилась на губах, сворачивалась колючей тошнотворной горечью на языке и булькала глубоко в горле. Последние мгновения перед полным забвением, и она проведет их в одиночестве.
Утих голос в голове, осталась только тянущая пустота и непонимание.
Разве она была негодной слугой?
Разве не делала она все, что хотела богиня?
Ушла из восточного стигая, предала все, во что верил ее народ, отдала всю себя поискам достойного сосуда, ночи не спала, расшифровывая дневники иномирской суки-прорицательницы, и все, чего она удостоилась – одиночество?
Холодное и насмешливое, как сама Первородная…
Нечестно…
Это все так…нелепо.
Глупость и гордыня – вот что меня сюда привело. Следовало попросить помощи, дождаться Базель, остановиться. Подумать. Нет же! Я все должна была решить сама! Одна. И вот итог. Как же здесь отвратительно холодно…
Веки наотрез отказались подниматься. Все, что осталось ей перед смертью, – кромешный мрак.
От удара в плечо Клаудия тихо застонала, но не подняла головы. Просто не осталось сил. Щеку опалило холодом. Не просто прохладой внезапного ветерка, а жгучей изморозью, какая приходит в столицу лишь в середине зимы. Что-то стянуло волосы на затылке и дернуло назад.
Холод проник под веки, потянул их вверх, отчего из груди вырвался болезненный стон. Клаудию скрутил острый спазм, желудок перевернулся и судорожно сжался.
Перед глазами расплылось незнакомое лицо. Гладкое и белоснежное, как у фарфоровой куклы. Острый подбородок, впалые щеки, один глаз был прикрыт кожаной повязкой, а второй внимательно рассматривал Клаудию. Радужка настолько светлая, что почти сливалась с белком. Белоснежные брови нахмурены, а тонкие губы поджаты, точно незнакомец пытался решить, что делать дальше.