Танцы на цепях
Шрифт:
Огоньки звали ее. Молили прикоснуться, будто это может на мгновение оживить сны, давно покрывшиеся пылью.
Сколько же их здесь? Стоит ли выбрать один? Два? Сколько я успею посмотреть, прежде чем реальность обрушится на меня?
Огоньки пульсировали и норовили облепить ее со всех сторон. Глаза разбегались, хотелось увидеть как можно больше, руки тянулись к нескольким одновременно. Особенно настырная розоватая вспышка, одна из самых крупных, метнулась под пальцы, утягивая в водоворот сна.
Над
Треск костей ввинчивается в уши, заставляет повернуться на звук.
Хрясь!
Один уверенный шаг. Солнце почти скрылось за острым горным хребтом вдалеке, но света достаточно, чтобы сомнений не возникло.
Ш’янт здесь, и он склоняется над одним из тел, чтобы что-то прошептать и оторвать от измазанного кровью плаща убитого широкую ленту.
Он накручивает ее на запястье и завязывает двойным узлом.
Будто берет трофей.
Черные волосы всклокочены, лицо в крови, и когда язык пробегает по губам, собирая красные капли, то заметно, что и острые клыки все в крови.
Черный, чуть изогнутый меч подрагивает в крепкой руке, а в глазах – безумие и горечь.
Розовый огонек мигнул и отлетел в сторону. Сон был обрывочным, эфемерным, но Безымянная могла поклясться, что чувствовала запах пепла и ощущала под пальцами шершавость рукоятки клинка.
В руку ткнулся золотистый огонек, слабее и меньше первого.
Звон стали, запах зимы. Под ногами хрустит снежный настил, такой плотный, что движения вязнут и смазываются, из груди вырывается тяжелое дыхание. Рукоять меча обжигает пальцы даже сквозь перчатки, а вокруг кружатся существа, для которых нет названия.
Ослепительная зеленая вспышка бьет по глазам. Твари растворяются, кричат и гибнут, охваченные призрачным огнем. Приходится поднять руку, чтобы не ослепнуть. Рассмотреть спасителя не удается, сон рассыпается как карточный домик, выталкивая во мрак.
Разноцветные всполохи множились, но внимание Безымянной привлек невзрачный серый шарик, который будто боялся, что она выберет его. Этот крохотный сон едва теплился – еще чуть-чуть, и никто больше не сможет познать его тайну.
Невозможно отказаться от подобного искушения – рука сама потянулась к юркой серой искре, не желавшей сдаваться без борьбы.
Безымянная рванулась вперед, извернулась и ухватила огонек, стиснув пальцы так, словно от этого зависела ее жизнь.
Ненависть.
Ненависть и отчаянье пропитали воздух, как яд может пропитать тело. Вкус чужого горя, пронизывающего даже каменные стены вокруг, отдавал дымом и скользил по языку, он был повсюду, въедался в одежду,
Перед Безымянной появился коридор.
Потолок терялся в алом полумраке. Его не могли рассеять сотни свечей, закрепленных в массивных канделябрах. Пол был застелен мягким ковром цвета красного вина, но даже он не заглушил звук приближавшихся шагов.
Она заметалась от стены к стене, но прятаться негде. В коридоре не было ни одной двери.
Свет вычертил рваными линиями высокую фигуру. Узнавание пронзило грудь почти мгновенно. Свечи играли золотистыми искрами на стали когтистых перчаток, отблески путались в черных волосах. Только иномирец был не один. На руках он держал женщину.
Голова ее была откинута назад, руки безвольно свисали, тело, затянутое в голубой шелк, казалось почти прозрачным, истощенным до того предела, когда жизнь покидает плоть навсегда. Бескровные губы плотно сжаты, веки трепещут.
Значит, не мертва, а просто без сознания.
Взглянув на Ш’янта, Безымянная замерла на месте. В алых глазах не осталось ни капли живого огня. Вряд ли иномирец вообще понимал, что происходит и где он находится. Приподняв женщину, он прижался щекой к белоснежным волосам, вдохнул так глубоко, как только мог. Не было такого слова, каким можно было бы описать глубину тоски, плескавшейся в замершем взгляде.
– Не оставляй меня.
Тонкая рука дрогнула, с трудом приподнялась, пальцы коснулись бледной щеки, скользнули по сжатым губам. От этой ласки почему-то стало горько. Так умирающий утешает упрямого ребенка, не желающего мириться с реальностью.
– Когда-нибудь ты меня простишь.
Сон треснул, раскрошился. Безымянная вздрогнула, всполохи перед глазами поплыли, потускнели и смазались. Что-то тянуло вверх, на Изнанку.
***
Закашлявшись, она резко села и поморщилась от тупой боли в затылке. Всего в трех футах над головой навис потолок. В центре крохотного помещения, похожего на пещеру, мерцал красный огонек, распространяя вокруг волны живительного тепла. Рядом булькала вода.
Последнее, что она помнила – треск разрываемых корней, несущийся навстречу мрак и свист ветра в ушах.
Одежда была полностью сухой. Странно, они ведь не могли просто зависнуть в воздухе и лететь до тех пор, пока не нашли пещеру. Мешок с дневником и склянками лежал рядом, совершенно целый.
– Как тебе сны?
Голос иномирца вывел из оцепенения. И был он до странности мягок, отчего кожа покрылась мурашками, а волосы встали дыбом. Предчувствие беды закралось в сердце, заставив поискать Ш’янта взглядом. Тот расположился у красного огонька и так плотно слился с тенями, что рассмотреть его с первого раза было почти невозможно.