Танцы на цепях
Шрифт:
– Ты, кажется, мир собиралась спасти, – пробормотал он, – а валяешься здесь, как порванный мешок.
– Кто…
Боль пронзила живот раскаленной стрелой. Жидкий огонь растекся по венам и сорвался с губ оглушительным криком.
Незнакомец отбросил в сторону осколок меча.
Клаудия завалилась на бок, как скошенный пшеничный колос. Самое время мраку забрать ее! Отправить прочь, к самому Пожинающему – где бы он ни был – прекратить, наконец, агонию и утихомирить боль, захватившую каждую частичку тела.
Губ коснулось что-то холодное, влага
Но легкость прошла, обратившись привычной тяжестью одежды, оружия и плоти. Внутри больше не пульсировал огонь. Коснувшись рукой живота, Клаудия нащупала прореху там, куда угодил осколок, но под тканью чувствовалась совершенно гладкая кожа. Ни раны, ни шрама, который напоминал бы об атаке.
Резко поднявшись, она завозилась, пытаясь расстегнуть куртку. Пальцы одеревенели и не слушались, но с третьей попытки застежки поддались. Куртка распахнулась, обнажив совершенно здоровое тело.
На плоском животе ни следа. Будто и не было ничего.
– Как же…– пробормотала Клаудия и уставилась на незнакомца.
Тот склонил голову набок, оценивая деяния рук своих, и слабо улыбнулся. И улыбка эта холодными мурашками пробежала по затылку. Клаудия поспешно застегнулась и шагнула назад, прижавшись спиной к дереву.
– Кто ты?
– Рука помощи, – безучастно ответил незнакомец. В его словах не было ни капли эмоций, ни крупицы чувств. Только странная улыбка кривила губы, а звуки непринужденно слетали с языка, формируя фразы, смысл которых будто не имел для мужчины никакого значения.
Ростом он был выше Клаудии на голову. Крепкая фигура затянута в белое.
Только сейчас она заметила, что все на незнакомце было белым: сапоги, штаны, рубашка и надетая сверху жилетка, плащ. Ни постороннего оттенка, ни пятнышка. В кровавом свете Изнанки подобная белизна не просто резала глаз. Она ослепляла.
Он вырвал из меня клинок голыми руками, а одежда совершенно чистая. Даже на пальцах ни одной алой капли.
– Имя у тебя есть?
Незнакомец встрепенулся. Что-то человеческое проступило под белоснежной безучастной маской.
Но только на миг.
– Я свое имя давно отдал, – отчеканил он, – я здесь по велению партнера.
– И кого же?
Мужчина удивленно моргнул и посмотрел на Клаудию, как на сумасшедшую.
– По велению Первородной, конечно.
Рука коснулась груди. Под пальцами мелькнула тонкая алая нить, похожая на паутинку. Она уходила в сторону и терялась где-то вдалеке.
Проследив взглядом за тонкой паутинкой, Клаудия тяжело сглотнула.
Темная громада башни Беренганд медленно вырисовывалась в воздухе. Пока только контуры, едва уловимые отблески на боках.
Как же она не заметила ее раньше? Ведь при переходе башня исчезла! Ее точно не было рядом всего минуту назад.
– Она откроется лишь на исходе дня, –
Клаудии показалось, что он презрительно поморщился, осуждая невежество, но это могло быть игрой воображения. Не отрывая взгляда от башни, она содрогнулась всем телом, чувствуя, как нечто смотрит в ответ. Нечто куда больше, чем сама Клаудия. Большее, чем мир вокруг, чем весь Рагур’ен.
И оно улыбалось ей, как мать может улыбаться ребенку, наполняя душу невыносимой, немыслимой благодатью. Настолько сильной, что когда Клаудия коснулась щеки, пальцы стали мокрыми от слез.
Госпожа зовет ее.
Значит, еще не все потеряно. Есть шанс исправить ошибки! Преподнести величайший дар.
Даже если придется вырвать его из груди иномирского короля!
***
Голова была совершенно пуста, ни единой мысли. Взгляд скользил по стенам расселины, подмечая крохотные зарубки и зигзаги на, казалось бы, идеально гладкой поверхности. Среди надписей проскакивали имена, названия городов, сорта вин, цветов, деревьев Рагур’ен. Огромный золотистый холст, где расколотые, когда еще были просто странниками, оставляли свои мысли и воспоминания.
Стоит такому страннику умереть во сне, как Изнанка поглотит его. Превратит в чудовище охочее до чужих снов и воспоминаний.
Девчонка вышагивала рядом, уперев взгляд в землю. Даже по сторонам не смотрела – будто не здесь – и думала о чем-то своем. Хотелось бы знать, о чем, но Ш’янт избегал подобных желаний.
Как избегал смотреть слишком уж пристально, потому что она могла почувствовать взгляд, но искушение снова и снова побеждало здравый смысл.
В глаза, будто нарочно, бросались мелочи, которых он раньше не замечал: насмешливо вздернутый нос, белый завиток волос на шее – трогательно-тонкой, хрупкой, как цветочный стебель, щеки в веснушках. Они усыпали даже кончики ушей, покрасневших неизвестно от чего.
По-звериному острый нюх сильно досаждал, улавливая запах тела, скрытого одеждой. Слабый мятный отголосок мешался с его собственным запахом, пропитавшим девчонку до самой макушки. Ощущать живого, теплого, настоящего человека даже на расстоянии вытянутой руки – сродни удару молнии.
Хоть бы одним глазком заглянуть в твои мысли.
Но на Изнанке что угодно могло осуществиться, а он не хотел снова…
Память должна была давно все обесцветить, но всего один сон вернул пережитое к той точке, где иномирский король воспоминания запер и бросил в надежде на забвение.
Ничего не изменилось. События не изгладились, краски не поблекли, даже запахи щекотали ноздри, как тогда.
Запахи страха, обиды и ненависти.
Она пришла в его замок сама. Неизвестно как, неизвестно зачем. Заявилась из мира людей, угодила в лапы дозорных, была доставлена к королю и огорошила того известием, что намерена изучать местные минералы и растения.
Самое время было выставить ее вон, но Ш’янт ценил оригинальность, а пришлая была ею полна от макушки до кончиков пальцев.