Танец для живых скульптур

Сергеев Иннокентий

– Я мог бы с тобой не согласиться. Но мне не нужна власть. Мне нужна свобода. И мне нужна ты.

– Так что же тебе нужно, я или свобода?

– Ты предлагаешь мне выбирать?

– Смотря что ты называешь свободой,- сказала она.- Ты хочешь свободы? Так будь свободным! Мысли как свободный человек, ты же весь закован в свои латы.

– Всё зависит от того, как посмотреть на вещи, да?

– Не только от этого. Ты говоришь, что работаешь без вдохновения. Так найди его.

– Если бы я знал, где искать...

– Ты видел свою статью?- она взяла в руки газету.-

Хочешь, я прочитаю? Тут есть одна мысль, которая мне очень понравилась...

– Только не это!- простонал я.- Мне о ней и думать-то противно, не то что слушать.

Она посмотрела на меня. Я увидел её глаза.

– Я пошутил.

Леди сидела, отвернувшись к открытому настежь окну.

День медленно уходил, оставляя запах обгоревшего неба и остывающих крыш.

– Надеюсь, ты не оставил дачу на произвол судьбы,- сказала она, не поворачиваясь.- Они возвращаются.

– Надо съездить, предупредить Мэгги.

– Кого?- спросила она, а я сказал: "Когда они приезжают?"

Она сказала: "Послезавтра. Утренним самолётом".

Всю дорогу, пока автобус, один за другим, миновал заградительные рубежи перекрёстков, и потом, когда он, облегчённо вздохнув, выбрался на окраины, и стало прохладнее, я думал о том, что должен что-то предпринять.

Леди всегда обо всём знала, но тут она явно что-то не учла. Или не поняла.

Люди как страны - у каждой свой путь. Есть страны богатые и бедные, сильные и слабые, с древней и недавней историей, но не должна одна страна становиться колонией другой. Ничего из этого не выйдет. Британия захватила Индию, но Запад остался Западом, а Восток остался Востоком. Разделение, пусть даже кастовое, разве это не самое разумное, что создал этот порочный мир? Хотя, конечно, и кастовая система по-своему порочна. Наверное, порочна...

Тут автобус подбросило на выбоине, я ударился о стекло лбом и сквозь секундное раздражение вспомнил, что японцы вовсе не стремились сделать свою письменность доступной. Как и египтяне. И ещё вспомнил, как в школе мы придумывали тайные способы общения и переписки, чтобы никто другой не смог ничего понять. Я подумал о таинствах мистерий. Потом я подумал о том, что разделение несовместимых сил предотвращает их столкновение. Всякий порядок это попытка защититься от хаоса анархии, и всякий порядок основан на разделении. Таков мир, и пока он не изменится по своей сути, бессмысленно пытаться менять его внешние формы.

А я собирался написать какой-то там словарь слэнга - да кому это нужно!

Они никогда не станут разговаривать на моём языке, а у меня пока ещё есть выбор.

Мне нужно держать подальше от них, вот в чём дело. Только тогда я смогу сделать что-то, что когда-нибудь они смогут признать великим. Это и есть мой путь, мой, ни на чей другой не похожий, путь.

Нужно сказать об этом Леди.

Или нет, говорить об этом бесполезно. Нужно это сделать!

Я почувствовал облегчение. Я нашёл решение, и чем больше я теперь думал об этом, тем больше утверждался в нём.

Ну конечно, это так просто!

Я смотрел в окно на дорогу, и природа радостно встречала меня и обещала мне чудо. Ведь я вернулся,

а она ждала и знала, что я вернусь.

Эта зелень листвы, эти травы и заросли иван-чая, и это небо. И даже эта пыль просёлков, и эти поля...

Автобус остановился. Все стали выходить - это конечная остановка.

Дальше нужно было идти пешком.

– Очень мило, что заехал навестить,- сказал Мэгги, неторопливо спускаясь по ступеням лестницы. На нём был красный махровый халат.

– Привет.

Так уж получилось, Мэгги. Извини.

– А я уж думал, не объявить ли розыск.

– Мне иногда кажется, не пустился ли я опять в бега. Все только и делают, что разыскивают меня.

– Ты так популярен?- сказал он.- Между прочим, это было свинством с твоей стороны, не оставить мне ключи от гаража.

– Они в столе.

– Там их нет.

– В письменном.

– А я думал, в кухонном.

– В левом верхнем ящике.

– Ты их что, спрятал?

– Просто положил, машинально. А откуда ты знаешь, что там их нет?

– Я перерыл весь дом.

– Значит, не весь. Или не заметил.

– Значит, не весь,- сказал он.

– Ты что, обиделся?

– Нет, ты же вернулся.

– Я не думал, что задержусь так. Извини.

Он подошёл к окну, выходящему на террасу.

"Представь себе",- сказал он.- "Раннее утро, тёмная вода, чёрные ветви деревьев неподвижно отражаются в ней, зябко. Вдруг раздаются звуки скрипки, и одновременно с первым прикосновением смычка к струнам на горизонте вспыхивают лучи восходящего солнца. Оно разгорается всё ярче, музыка звучит громче, всё оживает, лес, птицы в лесу, вересковые пустоши, и слышно, как первой скрипке вторит другая. На вершине холма стоит скрипач, он играет на своей скрипке, и другой, невидимый, музыкант играет ансамбль. И если кто-то идёт по дороге, которая тянется у подножия холма, он останавливается и, замерев хотя бы на минуту, слушает. А когда солнце заходит, то первой смолкает скрипка на вершине холма. Наступают сумерки, но до самой темноты слышна скрипка невидимого музыканта".

– А дальше?

Он посмотрел на меня.

– Пойдём.

Я кивнул и со вздохом поднялся из качалки.

Он пошёл вперёд.

Мы поднялись по ступеням на мансарду.

– Я тут мастерскую устроил...- кивнул он вокруг.

Я осмотрелся.

– Да, кстати...

– Что?- сказал он.- Иди сюда, чего ты там стоишь.

– Нам придётся убраться отсюда.

Он замер на месте.

– Ах, да,- сказал он.- Я и забыл...

– Да.

– Когда они приезжают?

– Завтра.

– Уже завтра?

– Мы можем ещё переночевать,- сказал я, подходя к нему.

– А зачем?

– Как хочешь,- сказал я.

Тогда собирайся. Поедем.

Он упаковывал свои вещи, ловко и уверенно, так, как будто для него не было ничего привычнее, чем сниматься с очередной стоянки, кочуя с места на место. Так индейцы собирали свои вигвамы.

Он знал, что это его, и знал, что на каком месте.

Он собирал акварели, бумаги, застёгивал папки, связывал кисти, он знал, как это нужно делать.