Танец для живых скульптур
Шрифт:
– Пойдём, в коридор выйдем.
Он стал молча и с остервенением вырываться. Я сказал: "Всё равно же придётся. Пойдём",- и отпустил его.
Мы вышли из палаты.
– Слушай,- сказал я, прижав его к стене.- Если ты хоть раз тронешь его...
Парень слегка перетрусил.
– Я его тронул что ли? Ты чего, псих, что ли? Вальтовый?
– Помалкивай, я сказал.
– А ты что...
Он хотел сказать: "Главный, что ли?"- но не успел.
Я взял его одной рукой за
– Ладно, мне чего, надо что ли! Всё, засох, не дёргайся. Дёрганый.
Между ним и ей была странная связь, мучительная для них обоих, но неразрывная, и они играли в игру, следуя негласным правилам, чтобы изображать жизнь там, где её уже давно не было.
В нём жило какое-то безысходное чувство вины.
Наверное, когда-то в их жизни всё было по-другому, и он был другим, а теперь она никак не могла примириться с тем, что он изменился. И странно, казалось, что с этим никак не может смириться и он сам.
Говорить с ним об этом не имело никакого смысла - он сразу же замыкался и уже не слышал меня.
Мне оставалось только безучастно созерцать, как день за днём я теряю его, как растёт между нами непонимание,- как это было уже не раз в его жизни, всегда по одному и тому же сценарию,- или сделать что-то, почти неважно, что именно, но совершить необратимый поступок, после которого нельзя будет уже делать вид, будто ничего не произошло и не изменилось. После которого всё изменится.
И я пришёл к ней, а она не знала меня в лицо и приняла меня за обычного своего клиента, даже не спросив, откуда я узнал её адрес. Она вообще ни о чём не спрашивала, только назвала сумму и тем самым подсказала мне, что нужно делать.
И я сделал это.
Любой по-настоящему необратимый поступок можно назвать жестоким. Но иногда нет иного выбора, кроме как совершить его.
И тогда у тебя нет больше права на непонимание.
И никто уже больше не сможет тебя обмануть.
3
Фредди поёт небесам, стараясь, чтобы ангелам не приходилось напрягать слух. Воздух, исполненный биения, величественно и страстно качает меня на волнах звука, и вот-вот вынесет в открытое окно.
Похоже на сердце,- думаю я, едва слыша собственные мысли.
В дверях возникает женщина, над изгибом её изысканного тела всплывает, как редоновский кошмар, голова Мэгги, беззвучно изображая слова: "Я не хотел её впускать, но как такую остановишь?"
Она что-то кричит, но император Адриан не слышит её, и ей отвечает Фредди: "I want to break free..."
Её губы быстро-быстро шевелятся, и голос её как голос дикторши крохотной радиостанции, пробивающейся сквозь музыкальную программу Би-Би-Си.
"Кто бы это могла быть?"- размышляет Адриан.- "Какая-нибудь местная радиоточка? Или радиопираты, дрейфующие у корнуольских
Фредди: "Oh, I want to break free..."
Голос дикторши: "Хорошо, я подожду".
Женщина пересекает комнату под музыкальный проигрыш и очень красиво погружается в кресло. Я хочу аплодировать ей. Император приветствует её чуть заметным кивком.
Фредди: "Living without, living without, living without you by my side..."
Мэгги наблюдает со стороны двери, император делает ему знак удалиться ему предстоит дипломатическая беседа с посланницей зноеобильного Лесбоса. Антиной повинуется, выразив полное понимание ситуации.
Я жду, что она зажмёт уши или перекривится, но посланница демонстрирует совершенное знание традиций мраморнопышной столицы. Я раздумываю, не сама ли это Сапфо?
Фредди: "I want, I want, I want to break free!"
Внезапно силы оставляют её, её губы сводит судорогой - так сводит ногу посреди открытого океана.
Я не успел отвернуться, и теперь уже поздно.
Комната взрывается вакуумной бомбой тишины.
Итак?....
– So, baby?..
– Что это значит?
– Что именно, бэби?
– Не называй меня так.
– Да, Леди?
– Почему ты ушёл? Что случилось? И даже не дал знать, что с тобой, где ты! Что произошло?
– Послушай, комната ещё шумит как раковина морем...
– Я вижу, ты не в настроении говорить.
– Слишком в настроении, чтобы говорить. Прости, Леди.
– И это всё, что ты можешь сказать?
– ....................
– Если ты начинаешь что-то, то... У тебя есть хоть какое-то понятие об ответственности? Элементарной!
– Я отвечаю перед Богом, мэм.
– Как же с тобой трудно... Но ты хоть сам понимаешь, что это просто непорядочно! Ты хочешь бросить всё, тебе надоело, ладно, но у тебя же есть обязательства, ты сам согласился на это...
– Бывает, человек рождается, а потом умирает. Бывает, наоборот.
– Но ты должен!
– Сколько я должен? Никому я ничего не должен.
– Да что ты о себе возомнил?
– Это я уже слышал.
– Ну, хорошо. Но как я-то теперь должна смотреть людям в глаза!
– А причём тут ты?
– Причём тут я! Действительно, причём тут я! Кто я такая? Зачем обо мне, вообще, думать? Пусть она сходит с ума, обзванивает весь город, ищет...
Она не может продолжать.
Я делаю жест, пытаясь остановить её. Она оборачивается.
– Неужели ты не понимаешь, что я...- делает она последнюю попытку, но не может закончить, и с жестом безнадёжности исчезает.
Я остаюсь на месте.
Дверь захлопывается, всколыхнув воздух запахом ветра.
Я догнал её у машины, она уже садилась за руль.