Танец на закате
Шрифт:
– Браво, маэстро! Браво! А теперь можно что-нибудь веселенькое? А то от ваших песен хочется спать.
– Хочешь, сама себе пой что-нибудь веселенькое, – обиделся Энди. – Мне нравятся спокойные песни. В них больше глубины.
И назло ей громко запел песню Битлз «Пусть будет так».
– Лет ит би, лет ит би, лет ит би… – старательно выпевал он.
Она села на стул напротив него. Сначала только слушала его пение и качала в такт головой. А потом вдруг тоже запела, да так, что у Энди зазвенело в ушах. Запела громко,
К середине песни Энди только насвистывал мелодию, а пела она. И песня лилась, лилась и наконец вся вылилась.
– Ты меня сразила, Русалка. Ты что, профессиональная певица? Или это тоже от природы?
Она потянулась к бутылке и снова наполнила бокалы.
– Я училась пению и музыке семь лет, только в профессионалы выбиваться поленилась. Там столько конкуренции, лицемерия, зависти, злобы… Каждый думает, что он самый крутой, а все остальные – бездари. Не нравится мне этот мир шоу-бизнеса. – Она протянула ему бокал. – За что теперь выпьем, Куку?
Он почесал затылок. У него было много всяких пожеланий, но произнести их вслух он не мог. Они все казались слишком эгоистичными.
– Давай выпьем за что-то такое, что нас объединяет. За что-то общее, – наконец предложил он, давая ей свободу выбора.
– Что ж, тогда выпьем за то, чтобы Пьер не приехал, – быстро сказала она.
– Согласен. За то, чтобы Пьер не приехал. Никогда.
– Никогда.
Они звонко чокнулись. И на этот раз опрокинули свои бокалы с поразительной синхронностью. Как будто не пили, а пели.
– И где ты так лихо научилась пить, Русалка? – спросил он.
– В детстве. На вечеринках ученых. Папа часто брал меня с собой.
– Ты что, начала пить еще в детстве?
– Да.
– И как к этому относился твой папа?
– А он не знал. Просто мы, как все дети, пытались подражать взрослым. Воровали у них со стола бутылку, запирались в ванной и пытались ее распить. Правда, не могли выпить больше двух-трех глотков. Сваливались. И родители не могли понять, почему во время их вечеринок мы засыпали прямо на полу в ванной.
– Понятно. Значит, пить ты научилась у ученых мужей. Папа у тебя ученый, как я понял. А мама?
– А мама – актриса. Играет в театре. А в молодости снялась в трех фильмах с разными нашими французскими «звездами». Красивой была. И до сих пор красивая.
– Значит, ты похожа на нее?
– Нет. Она красивее. Я пошла в папу. Вымахала вон какая…
– Очень даже славно вымахала… Ну а сама чем занимаешься?
Она махнула рукой.
– Ой, обо мне неинтересно. Потом как-нибудь. Лучше смотри, там солнце скоро будет садиться. Пойдем любоваться закатом, Куку. – Она вскочила, схватила его за руку и потащила за собой. – Пойдем скорее…
Он повиновался. Они подошли к бордюру, забрались на него. Он сел, а она осталась стоять. И вдруг сложила
– Что ты делаешь, Русалка? – спросил он.
– Прощаюсь с богом Сурьей. Ты разве не знаешь, что в Индии и Непале Солнцу поклоняются, как божеству? Это древний арийский культ.
– Знаю. Но ведь ты не индианка и не непалка.
– Ну и что. Я тоже люблю Солнце и считаю, что ему нужно поклоняться. Оно дарит нам жизнь.
Она простояла несколько минут молча, склонив голову, а потом вдруг начала плавно водить руками по воздуху и покачиваться из стороны в сторону, словно в танце, и перебирать ногами, передвигаясь по бордюру.
У Энди дрогнуло сердце: она что, задумала теперь для Солнца сплясать? А вдруг свалится? Бордюр совсем узкий, с полметра, а то и меньше.
– Русалка, я понимаю твои чувства к Солнцу, но будет лучше, если ты станцуешь для него на крыше. Там места больше…
Но она как будто не услышала его. Продолжала размахивать руками и теперь уже довольно бодро притопывать.
– Русалка, сойди, пожалуйста, на крышу и танцуй себе, сколько влезет, – чуть громче и настойчивее попросил он.
Она снова не отреагировала. Энди вскочил на ноги.
– Русалка, прошу тебя, сойди на крышу!
Но она продолжала свой вдохновенный танец, не соображая, что, прощаясь с Солнцем, может запросто распроститься и со своей еще совсем молодой жизнью.
Энди решил спрыгнуть на крышу и силой стащить ее за собой. Но она вдруг повернулась к нему и обвила руками его шею. А потом запрокинула голову и рассмеялась. По русалочьи звонко и беззаботно.
Он не знал, почему его руки вдруг легли ей на бедра. И почему он притянул ее к себе и стал вместе с ней плавно покачиваться.
Что ж, падать, так вместе, подумал он, мгновенно забыв об опасности. И как можно помнить об опасности, когда на тебя смотрят пронзительно синие глаза русалки, в которых отражаются последние лучи заходящего солнца? Глаза, которые гораздо опаснее всех остальных опасностей мира?
И все это можно было бы назвать обычным танцем, если бы Энди не чувствовал, что ему нестерпимо хочется ее поцеловать. Поцеловать в эти дерзкие, улыбающиеся, дразнящие губы, которые опять так близко…
Внезапно вокруг все померкло. Она остановилась и глубоко вздохнула. Улыбка сползла с ее губ.
– Солнце зашло, – тихо сказала она. – Танец окончен.
Энди не мог с этим согласиться. Не хотел соглашаться. Он невольно глянул на горы и увидел, что их верхушки еще горят, но солнца больше нет. Почему ему так не хотелось, чтобы зашло солнце? Может, ему просто не хотелось выпускать из рук свою Русалку? И почему в ее голосе слышалось огорчение?
Но пока он раздумывал, она успела выскользнуть из его рук и спрыгнуть на крышу.