Танец Опиума
Шрифт:
Учиха хитро пожал плечами.
— Но всё равно спасибо, — кивнула она и запила таблетку содержимым бутылки. — А пиво не буду, я же не быдло. И вообще, почему ты меня вчера не остановил?
— Чтоб знала, где раки зимуют.
Девушка не удержалась от улыбки, хоть глаза всё ещё и горели стыдом.
— Что вчера хоть было-то? — для общего развития поинтересовалась она.
— Ты чуть не спрыгнула с крыши, говорила о брате и пила за троих.
— Ой, ну хватит, Итачи! — надула губы Сакура. — Ты же знаешь, что мне стыдно…
— Знаю, — кивнул Учиха.
Харуно утихомирилась,
— Ты прости меня, Итачи. Я правда перебрала. Мне не стоило этого делать. И… спасибо, что присмотрел за мной.
— Мне только в радость, — улыбнулся тот.
— В радость наблюдать за тем, как я пью?
— Присматривать за тобой, — хохотнул брюнет. — И не беспокойся. Я ничего предрассудительного о тебе думать не буду. С каждым бывает.
Сакура благодарно кивнула и вздохнула теперь уже с облегчением. Голова хоть и трещала по швам, а память частично была утеряна, но мысли прояснились.
— Я ничего плохого не сказала?
— Нет, — мягко отозвался Итачи, насторожившись.
Больше всего на свете он боялся, что девушка вспомнит события, предшествующие сну. Не стоит ей заморачивать голову этим. Одной замороченной головы вполне хватает.
— А ничего не сделала? — осторожно спросила она, предчувствуя что-то неладное.
— Нет, — соврал Итачи для всеобщего блага. — Совсем ничего.
Сердце Учихи разрывалось от тоски. Сейчас всё могло бы перевернуться с ног на голову, если бы она помнила то, что сказала на пьяную голову. Существует же поговорка: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Наверное, поэтому брюнету было невыносимо лгать дурнушке, тем самым уничтожая в пух и прах своё возможное, потенциальное счастье с ней.
Мужчина мог бы напомнить ей обо всем… при желании. И желание это едва ли умещалось в огромной Вселенной. Однако брюнет жил не только для себя. В его жизни есть Саске, который готов в лепёшку расшибиться ради счастья своей возлюбленной, и непосредственно сама девушка, покой которой был чуть ли не самым важным фактором в жизни Учихи-старшего. Баламутить всех Итачи был, увы, не вправе. Он не мог пойти по голове брата за своим благополучием и душевным равновесием, которое потерял три года назад…
— Сакура, ты не забыла, какой сегодня день? — улыбнувшись, спросил Итачи.
Уголки поднятый губ с трудом сдержали скорбь и горесть в его чёрном омуте глаз.
— Эм… Понедельник… Ой! Понедельник же! — от ужаса Сакура прикусила язык. Она вскочила и зайцем побежала в комнату скорее одеваться. — Сколько времени?! — донесся до Итачи взволнованный крик.
— Ровно десять, — откликнулся Учиха, взглянув на золотые часы.
Брюнет поднялся, собрал с пола минералку, пиво и таблетки и вышел из ванной. Сакура металась из угла в угол, умудряясь одновременно вытаскивать из шкафа полотенце и складывать в сумку тетради и учебные пособия. Итачи задержался ненадолго, скользя взглядом по почти обнажённому девичьему телу. Он нахмурился, сильнее сжав многострадальную баночку пива.
Сакура не замечала мужчину, стоя к нему спиной. Она была уверена, что тот всё еще находился в ванной.
— Я пока машину заведу. Спускайся, как соберёшься, — оповестил
Сакура обернулась, чтобы поблагодарить за терпеливость и понимание, но уже никого не застала. Сердце щемило, и Харуно сама не понимала, в честь чего оно разгонялось до безобразной скорости. И успокоить нельзя, и понять бесполезно.
В конечном итоге Харуно в помятом состоянии, которое характеризовалось одним словом — похмелье, — собралась за полчаса. Дурнушка постоянно поглядывала на время, считая про себя секунды, страшась опоздать и не получить зачёт. Сакуре было безумно стыдно. А потому она пообещала себе в это же мгновение, что с завтрашнего же дня начнёт стабильно посещать университет, работать и больше никогда не позволять себе такого распутья.
И ведь не сказать, что в этой ситуации целиком и полностью виноват один только развратник Саске. Он-то как раз не забывал по шесть-семь часов в день целиком и полностью отдаваться работе, отвечать на звонки и проверять кое-какие отчёты. В лености, по мнению самой Харуно, была виновата она одна.
«Зажралась», — с презрением к самому себе вторила дурнушка, когда кубарем спускалась с крыльца и бежала к чёрному мерседесу.
Закинув все лишние атрибуты на заднее сидение, Сакура, красная и запыхавшаяся, уселась на переднем сидении и пристегнулась. Итачи усмехнулся и съязвил:
— Куда уж скорости света до тебя…
Девушка не удержалась от улыбки. Брюнет нажал на газ и направил свою возлюбленную чёрную машину прямиком в университет. По дороге они разговаривали на отвлечённые темы, касающиеся студенческой жизни. Учиха, конечно, знал всё “от” и “до” о ней: и об одногруппниках, и о преподавателях, и об изучаемых предметах. Однако он всё равно расспрашивал Харуно о тех или иных мелочах, а сама дурнушка охотно рассказывала о всяком.
— Дела поначалу, естественно, не складывались, но со временем всё сгладилось, — пожала плечами Сакура, а затем снова взялась за минералку и аспирин.
— В смысле? — в отличие от девушки, Итачи был здоров и бодр, как огурчик. Никакого похмелья и даже намёка на него.
— В прямом, — призналась дурнушка. — Гнобили сначала. Меня всю жизнь гнобили, поэтому я не придаю этому особое значение.
И это Итачи тоже знал. И, по большому счёту, хорошее отношение к Харуно — это заслуга двух Учих, некогда раз и навсегда запугавшие каждого в Мортэме.
— Ты с кем-нибудь там подружилась вообще?
— Итачи, ты же знаешь, что нет, — пожала плечами Сакура. — Я целыми днями с тобой да с Саске. Когда у меня особо-то время на других?
— А ты хотела бы? — брюнет мельком глянул на девушку, не позволяя себе отвлекаться от дороги. К тому же он уже заезжал на стоянку университета, а парковка всегда требовала повышенного внимания.
— Нет, — не раздумывая, ответила Сакура. — Я бы хотела, чтобы похмелье прошло.
Итачи усмехнулся, заглушил мотор и выдернул ключ зажигания. Он уже засобирался выходить из машины вслед за дурнушкой, однако Харуно поспешно сказала:
— Посиди в машине. Я быстро: туда и обратно!
— Я с тобой, — настоял Итачи. — Не люблю подолгу сидеть в машине.