Танец убийц

Фагиаш Мария

За годы, проведенные в Цетинье, Петр имел немало возможностей наблюдать манеру поведения этого циничного и самого бессовестного человека из всех, когда-либо сидевших на балканском троне. Он удивлялся наивности и ограниченности жителей Монтенегро, одного из диких примитивных сербских племен, и не мог понять, почему они терпят этого человека как своего владыку.

До своего приезда в Цетинье Петр считал просвещение той волшебной лампой Аладдина, которая освещает не только ее владельца, но всех других, с кем он общается. В случае с Никитой это никоим образом не подтверждалось. Ученый и поэт, автор многих драматических произведений в стихах, он был, вероятно, более образован, чем большинство европейских князей, однако делал все, чтобы оградить свой народ от образования, словно от какой-то заразной болезни. Если бы он не родился князем, то стал бы наверняка одним из самых

великих авантюристов, мошенником гигантского масштаба, которого полиция безуспешно преследовала бы всю жизнь. Как потомок двухсотлетней династии Петровичей-Ньегошей [88] , он считал себя вправе претендовать на сербский трон. С неослабевающим вниманием Никита следил из своего одинокого горного гнезда за политическими событиями в Европе — и немедленно садился в поезд, когда полагал достичь своих целей через личные переговоры с каким-либо западным государственным деятелем или монархом. В то время как другие балканские князья прилагали все усилия, чтобы соответствовать западным манерам и одежде, он появлялся перед обществом в шароварах и жилете с вышивкой, как симпатичный старый пастух, чье крестьянское равнодушие не могли поколебать ни роскошь царского двора, ни требования элегантного общества французской Ривьеры.

88

Петровичи-Ньегоши — династия в Черногории в 1697–1918 гг., получившая название от племени негушей. Ее первые представители были митрополиты, объединявшие духовную и светскую власть. Основатель династии — Данило, правивший в 1697–1735 гг., активизировал борьбу с Турцией и установил политические отношения с Россией. Другие представители: Савва (1735–1781); Петр I (1781–1830), при котором Черногория добилась фактической самостоятельности; Петр II (1830–1851), не только государственный деятель, но и поэт; Данило (1851–1860), провозгласивший при поддержке России Черногорию княжеством и завершивший ее преобразование в светское государство; Николай (1860–1918), при котором произошло международное признание независимости Черногории, ее территориальное расширение, после чего Николай объявил себя королем (1910). Ньегоши были отстранены от власти Великой народной скупщиной (1918), объявившей о присоединении Черногории к Сербии. (Примеч. ред.)

Как и многие талантливые аферисты, он обладал неотразимым шармом. Даже дочери, распределенные, как сторожевые башни, на важных стратегических пунктах карты Европы, где они должны были служить его целям, не составляли для него препятствия. То, что двух дочерей он отправил в Санкт-Петербург и только одну в Германию, служило доказательством его лояльности по отношению к матушке России. При этом он умудрялся оставаться полностью независимым. Связь с домом Баттенбергов оказалась чрезвычайно плодотворной: она обеспечила ему дружбу с такой недоступной персоной, как королева Виктория. Его расчеты оказались ошибочными единственный раз — в отношениях с кланом Карагеоргиевичей, которые он думал завязать через его дочь Зорку.

Петр никогда не встречал такого беззастенчивого вора, как его тесть. С завидной регулярностью изобретал он всякие национальные бедствия: по случаю якобы голода, лесных пожаров и даже землетрясений он объявлял Монтенегро зоной бедствия и тут же умалял матушку Россию о помощи. Направлять комиссию для расследования царю было затруднительно — зато он демонстрировал свое покровительство Никите, посылая вагоны с зерном, сельхозмашинами, строительными материалами и медикаментами для верного союзника в Цетинье. Все это немедленно перепродавалось купцам в Триесте и Землине, а деньги поступали на его счета в Швейцарии. Самым грубым способом добывания денег являлось присвоение Никитой тех средств, которые жители Монтенегро, работавшие за границей, посылали своим родственникам. Почтамт Цетинье имел прямое указание, начиная от какой суммы перечислять деньги прямо на счет князя. Поскольку большинство жителей страны не умели ни читать, ни писать, отправитель, увидев крест на квитанции, был доволен и верил, что деньги доставлены.

Балканские славяне, веками жившие в бесправном положении под игом янычар, пашей и зависимых от султана единокровных князей, считали образ правления Никиты само собой разумеющимся и неизбежным, как наводнение, снежные бури или эпидемии. Петр же видел в этом преступлении негодяя с далеко идущими замыслами. Неуемное честолюбие Никиты, который мечтал объединить под своим господством всех южных

славян, приводило Петра в ужас — он знал, что Никита в свои шестьдесят два года обладал достаточной энергией, хитростью и связями, чтобы это осуществить. Его правление принесло бы гораздо больше вреда, чем пребывание на троне бездарного Александра. Откажись Петр от сербской короны, и она неизбежно, рано или поздно, стала бы добычей старого Никиты.

Глубоко погруженный в свои мысли, он не услышал ни звонка в дверь, ни шаркающих шагов Альберта в прихожей, ни чужих мужских голосов.

В спальню зашел Альберт с двумя визитными карточками.

— Эти господа хотят непременно поговорить с Вами. Я сказал, что Вы отдыхаете, но выпроводить их не удалось.

Петр надел очки и прочитал карточки. Одно имя, Рене Дюплесси, показалось ему знакомым, он встречал его в экономических разделах швейцарских газет. Верно, так звали одного бельгийского банкира. Другое имя, доктор Поллак, ему ничего не говорило.

— Они сказали, что им нужно?

— Толком ничего не сказали. Они предложили мне десять франков, чтобы я уговорил Вас принять их, но я отказался. Вы платите мне за то, что я глажу Ваши костюмы, чищу обувь и держу дом в порядке. Кого Вы примете, а кого нет, меня не касается.

— Тогда скажи, что я занят, — сказал Петр, но тут же передумал. Во-первых, было бы неправильно лишать Альберта десяти франков, во-вторых, он действительно не был ничем занят и слишком взволнован, чтобы почитать или сыграть с приятелем шахматную партию. — Минутку! — закричал он вслед Альберту. — Я передумал. Проведи их в салон. — Затем добавил: — И не будь таким гордым, возьми спокойно десять франков.

Как можно было предполагать по фамилиям, Дюплесси и Поллак не имели ничего общего — ни внешне, ни по возрасту или манере держаться. Маленького роста, с немного женской фигурой Дюплесси, одетый в мастерски сшитый сюртук и полосатые брюки, напомнил Петру черных дроздов, которые заполняли по весне парки Женевы и без особого успеха пытались привлечь к себе внимание воробьев, белок и маленьких детишек. Возможно, на фоне массивного доктора Поллака он казался меньше, чем был на самом деле, потому что Поллак походил скорее на мясника, чем на адвоката. Он был почти два метра ростом, с широким лунообразным лицом, которое за полным отсутствием шеи сидело прямо на его жирном туловище. Поллак был евреем, и еще прежде, чем тот открыл рот, Петр уже знал, что он из Вены. Венские евреи обладают чем-то, что их немедленно выдает. Они довольно самоуверенны — вероятно, из-за относительно толерантной атмосферы этого города — и чувствуют себя гораздо свободнее, чем их единоверцы в других странах Европы, прежде всего в России и в Польше.

Оба посетителя уже в дверях чопорно и церемонно поклонились. Никто из них не сказал ни слова, зато ни тот ни другой не сводили с Петра глаз, словно разглядывали статую в музее.

— Что вам угодно, господа? — спросил Петр, когда молчание грозило обернуться бесконечностью.

— Позвольте нам преподнести наши сердечные поздравления, Ваше Величество, — начал Дюплесси высоким тонким голоском, именно таким, какого Петр ожидал от него.

Петр нахмурился. Человек ему не нравился. Он уже собрался спросить Дюплесси, что дало ему повод использовать такое обращение и высказывать поздравления, но передумал.

— Давайте к делу, господа. Что вам от меня нужно?

Он не предложил им сесть и не давал даже намека на то, что собирается обменяться с ними рукопожатием.

— Мы хотели бы выразить нашу радость по поводу развития последних событий, Ваше Величество, — сказал Дюплесси. — Можно снова рассчитывать на Божью справедливость.

Петр достал часы и оставил их в руке.

— У вас есть одна минута. Либо вы говорите, что вам нужно, либо я звоню моему слуге, чтобы он проводил вас.

Он мог быть достаточно резким, если требовали обстоятельства, а в данном случае, он полагал, это было необходимо. Его тон произвел желаемое действие. Маленький перестал пыжиться, толстый отодвинул его в сторону и подошел к Петру.

— Речь идет о казино в Топчидере. Месье Дюплесси и моя скромная особа представляем консорциум, который вел переговоры о концессии с королевой Драгой. Ввиду событий прошедшей ночи это, видимо, было пустой тратой времени, если можно так выразиться.

— Ввиду каких событий? — удивленно спросил Петр.

Оба посмотрели на него с недоумением.

— И о каком казино вы говорите? О каких переговорах?

— Ваше Величество, наверное, не поставили в известность, я имею в виду проект Топчидер. Дело обсуждалось с покойной королевой, но, учитывая события последней ночи…