Tanger
Шрифт:
— Как все-таки хорошо, что ты приехал, Анвар, так весело сразу стало!
— Значит, до встречи.
Купил в «Елисеевском» две бутылки массандровского вина: «Портвейн красный» и «Ливадию».
«АСМО-пресс» С пожеланиями успеха в Вашем бизнесе!
Дверь кабинета была закрыта. Я ее подергал. Открыла Юля. Она очень обрадовалась. Я удивился красоте ее черных глаз, милому овалу маленького лица, красным губам, красной кофте с короткими рукавами, облегающей высокую грудь, и узким бедрам в юбке. Там сидел мужчина. Илья Львович Древешков, еще один редактор.
— У Ильи Львовича тоже были большие тиражи, — кивнула Юля.
Я хотел выпить. И уговорил их попробовать портвейна красного. Юля дала мне каталог. Дала мне адреса новых фирм и сказала, что сохраняла для меня специально, что тексты уже написаны, осталось только заверить. Я включил свой диктофон с французскими песнями.
— Ты не болеешь, Анвар?
— Нет, а что?
— У тебя смех какой-то… простуженный, что ли?
Когда мы чокались, у нее дрожала рука с фужером. Она сказала, что уже отвоевала мне редакторское место и что мне нужно принести трудовую книжку. Потом они решали какие-то проблемы с Древешковым. Юля просила его не делать чего-то. Я услышал, как она тихо отметила, что это ее самые любимые песни. Поправила диктофон, у нее дрожала рука. Потом стали собираться.
— Можно я с вами выйду? — спросил я.
Она снова отговаривала Древешкова не ехать на машине, поскольку он выпил. Он усмехнулся.
— Тогда я с тобой, — сказала она. — Ладно, коллега Анвар…
Она взяла меня под руку. Глаза ее блестели, лицо разгорелось. Погладила меня по щеке, потрогала мою цепочку на шее.
— А что там написано на бирке, я не вижу.
— Дом боли.
Она замерла в синем овале стояночного фонаря. Стройная. Бледное лицо и черные глаза. Махнула рукой.
Поехал на Пушкинскую. Кто-то в черном пошел ко мне из темноты скамей у Пушкина. Это была Ксения. Ждала меня, как возлюбленная. Купил джин-тоник. Выпили. Сходили в туалет в «Макдоналдсе». Яркие перебивы тьмы улицы и галантерейного света. Медленно жующие люди, их отражения в черном стекле. Пошли звонить Гарнику. Он не хотел ехать. Я так и видел, как он лежит в махровом халате поверх одежды. Халат ему купила его вторая жена.
Поехали в клуб «Риверсайд». Искали его в темноте. Пока искали, Ксения захотела в туалет. Зашли в ближайший бар, и выпили там, я водки, а она — вино.
— Хорошее, надо запомнить, как оно называется. Я забыла. Извините, как называется это вино? — переспросила Ксения у бармена.
— «Терале», — сказал он. — Показать бутылку?
— Да, «Терале». Нет.
— Может, еще налить?
— Налейте.
Он подлил ей вина, аккуратно подворачивая бутылку, просто автоматически, не рисуясь своей ловкостью.
— Хороший бармен, да? — тихо сказала она.
— Да… Ксения, можно я твои волосы потрогаю?
Она засмеялась и наклонила голову. И я держал этот шарик, словно бы главный центр в ее теле.
— Тале… Как называется это вино, Анвар? Тарле? Нет.
— Трале, что ли? Телере? Терале!
— Точно, Терале, надо запомнить. Ты запомни, а то я забуду.
Ушли.
Зашли. Какие-то провинциальные менеджерские рожи, лет за тридцать. И было смешно оттого, что мы так давно, еще с лета искали этот клуб.
На маленьком круглом танцполе, как бы обрезанная бочка, только мы вдвоем. Обнимались и плотно танцевали с Ксенией. Я не знал, что она может быть такой гибкой и пластичной. У нее было вдохновение. Я снова трогал тугой шарик ее волос на затылке. И заметил, как она замерла, увидел ее послушную истому и понял — она чувствует, что я трогаю через этот узел всё её тело и чувствую его обнаженность.
Сидели с ней в углу и листали журналы, как в библиотеке, я казался сам себе простуженным, из окна тянуло. Девушки играли в бильярд, радуясь возможности оттопырить задницу, и поглядывали на свои отражения в зеркалах.
Ксения с завистью разглядывала фоторепортаж из какого-то ночного клуба. Там, на последних страницах, было много фотографий жарко веселых, отчаянно-свободных и творческих людей. Новая российская богема. Они жили совсем другой жизнью, они творили, каждый свое, но складывалось что-то общее, они двигали вперед жизнь, им подчинялись законы времени и удачи. За ними было будущее. Ксения все кого-то искала, казалось, что она ищет себя среди них.
— А ты знаешь, что главный редактор этого журнала «голубой»? — с какой-то гордостью сказала она. — И говорят, что там афигенные гонорары.
— Эта вот девушка похожа на тебя, Ксения.
— Неужели я такая? — Она внимательно смотрела и узнавала себя другими глазами.
Я завидовал тем, про кого пишет журнал, и мне очень хотелось, чтобы и мое лицо жарко и бесстрашно хохотало с фотографии на последней странице. И казалось, еще немного и настанет прекрасное время, все свершится, и я буду грустен и растерян, потому что буду счастлив, и мне нечего больше будет желать.
— А давай пойдем танцевать в «Секшн» на Арбате?
— Давай, тут скушно.
— Давай Димке позвоним и позовем его.
— Давай, — засмеялась она.
Охранники разрешили позвонить. Димка спал. Я его разбудил.
— Мне же побриться надо, — сказал он. — Брюки погладить…
— Дим, кто брюки гладит в наше время?!
— Да, — сонно и лениво сказал он. — Неудачники гладят, наверное.
Он тоже гладил брюки через газетку, спрыскивая водой изо рта. Он тоже любил это упругое, хрустящее шипение капель под утюгом.
— Ты приедешь?
— Не зна-аю, Анварка… А ты с кем?
— С Ксенией.
— Приеду.
— Мы тебя возле кинотеатра «Художественный» будем ждать.
ОФИЦИАНТ Саакян СТОЛ N
Суп дня 2 10 000 20 000
Хлеб 6 600 3 600
Водка 2 15 000 30 000
Мартин/бьян. 1 17 000
ИТОГО 72 600
Доехали до «Арбатской». Ждали. Тепло. Пусто. Медленно идет снег. И я видел в этой пустоте наши фигуры вниз головами. Я — у «Художественного», и она у «Арбатской». Тонкое покрывало снега и только наши следы. У нее было старенькое пальто. Хорошо, что она не стеснялась этого. Не жаловалась Гарнику. Мы вернулись в метро и на коленях проползли под турникетом. Я позвонил из таксофона. Трубку взял Анатоль.