Tanger
Шрифт:
Интересно, налили они бомжихе или нет?
Пробило мой насморочный нос, и согрелись ступни.
Минут через десять нас снова вставили в розетку. Она показывала альбом со своими фотографиями в молодости, потом покормила меня. Я звонил с кухни.
— О-о-о, ка-ляй-ка ма-ляй-ка, о, каляйка маляу, — запел я и засмеялся. — Привет, неудачник!.. Как с работой?.. Ясно, ясно… Как там Анатоль, в хор еще не устроился?
Она стояла у раковины и внимательно смотрела на меня.
— Димка,
Потом я звонил Гарнику и тоже пел и спрашивал о ресторане «Русский царь», и смеялся.
— У тебя такой смех отчаявшегося человека, — вдруг сказала Надя.
— Да? Да, Надя, я и сам чувствую.
— Подожди, не уходи, сейчас дочка придет, сфотографирует нас.
— А она у тебя кто по гороскопу?
— Водолейка моя.
— Да, я же спрашивал.
— Не уходи, уже скоро…
Я, конечно, не стал ждать ее дочь.
— А эти таджики не пристают к тебе? — спросил я с насмешливой строгостью. — Что вы тут делаете ночами?!
А она испугалась и посмотрела на меня испуганным и таким мягким взглядом, что у меня сжалось сердце.
По заснеженному городу доехал до Гарника. У них ремонт. Эта злосчастная гипсокартонная стенка, разделившая однокомнатную квартиру на две конурки. Женька, замерший, задумавшийся и широко улыбнувшийся мне из своей кроватки. Так хотелось рассказать им что-то страстное, трагичное или смешное, но досадная пустота в душе, кислые слюни и никакой художественности.
— О-о, кал калай, агатай? — Гарник лежал в махровом халате поверх одежды на раскладушке в кухне.
— Жаксы, жаксы, Гарник.
— Жок, жаксы имес, мен же блем, бала! Негатив есть в твоем поведении, мен же блем… Лучше бы ты слоганы мне придумывал.
Как всегда приглашал работать в свое креативное агентство, убеждал меня. «Кретинное агентство», — думал я.
А потом он взял веник и стал играть на нем, как на домбре. Затянул, охая, крякая и покрикивая, словно аульный акын.
— Дингль-дингль-дингль… Уй-ба-яай! Агатай к нам кельген… Мен сенэ жаратам нехороший ты бала, ой дэ! Ксенька ванный-хе киткен, а я просто нахрен мен, ой де! Дингль-дингль-дингль, уй яйа-а… Ну что? Будешь работать, агатай! Я тебе визитку криейтора сделаю. «Юпитер-таун». Анвар Бегичев. Криейтор. Звучит неплохо… Квартиру купишь, женишься, а, агатай? Обретешь, наконец, смысл жизни.
А я думал, что у меня уже есть квартира в Ялте, и это как-то успокаивало меня и укрепляло в жизни.
Из ванной вышла Ксения. Она была в черном шерстяном платье до пят, и казалась еще более стройной и похудевшей. Я удивился такому красивому и немного восточному рисунку ее лица, ее губам и большим глазам, все как-то выделилось, и я понял почему — ее волосы были убраны в тугой узел на затылке. Они блестели как виниловая пластинка. Хотелось потрогать этот шарик
— А я сейчас делаю дизайн одного пидарского клуба, агатай.
— Гарник, ну хватит так говорить, — сказала Ксения, словно бы стесняясь меня.
— Встречался с каким-то пидаром-кокаинистом. Сказал, что делал дизайн билбордов водки «Асланов» и магазинов «Кукабара».
— Они же не приняли, Гарник, — засмеялся я.
— Апох, я же работал, агатай. А то, что они не приняли, это уже не важно.
— Да-а… Так, а сколько сейчас время? Бли-ин, уже пя-ать?! Боже мой, куда время летит, слушайте? Вот только было три часа, уже пять, а…
— Анвар? — сказала Ксения и засмеялась.
— Что?
— Анвар, ты то ботинки чистишь, то каждые пять минут смотришь на время. Такое чувство, что у тебя куча дел, ты, типа, деловой, как будто тебе куда-то надо спешить, Анвар. А ведь тебе некуда спешить, в действительности, и делать нечего.
— Да? — удивился я. — Да. Я не замечал… вернее, замечал, но знаете, как это бывает…
И я замолчал, прислушиваясь к себе.
— Да, да, агатай. Зря ты не хочешь работать, мне к весне офис обещали в одном институте.
— Ну, Гарник, не уговаривай, он же сказал, что не будет работать.
Мы вышли с Ксенией, как с женой.
— Да-а, агатай, — сказала она. — Хорошую ты куртку купил себе. Не то, что в прошлом году. Ты — подпольный миллионер.
Доехали до Тверской. Прошли по переходу, и я мельком увидел, что шапка, которую хотел купить, стоит не 250, а 350 тысяч. На выпивку не хватит, — подумал я и не стал ее покупать. Сели в кафе за барной стойкой. У задней стены что-то ремонтировали. Играла музыка, работала циркулярная пила и падали железные стержни. Вывески кафе менялись так быстро, будто в городе шла война, и он переходил из рук в руки.
— Мне теперь кажется, что везде ремонт.
— Да, так бывает. Ты что будешь?
— Может, шампанское? А сколько оно стоит?
— Ла-адно, Ксень… а я буду коньяк, я уже выпил, коньяк с утра.
Музыка и визг пилы заглушали наши слова. Мы пытались заговорить и молчали, с улыбкой глядя друг на друга. Она отогрелась, у нее было вдохновенное лицо. Я еще взял коньяк и шампанское.
— ……………………, — сказала она.
А я увидел, с какой женской силой и откровенностью засияли ее глаза, и забыл, что хотел сказать.
— …………Несу …ман …издательство, — сказала она.
— Что? A-а, а я съезжу в «АСМО-пресс», к Юле Алексеевне за работой.
— А потом я тебя буду ждать у памятника Пушкину, часов в девять.
— Да, хорошо, Ксения. Можно будет потанцевать где-нибудь… Ксень, а можно твой узел потрогать?
Она засмеялась и послушно наклонила голову Трогая этот тугой шарик, я чувствовал ее тело, словно бы держал не шарик, а все ее тело в миниатюре, и она казалась голой. И одновременно что-то такое «мамино» было в ней.