Танго на пятерых
Шрифт:
Её наивные девичьи мечты о вселенской нежности и любви разбились в тот вечер, когда этот мерзкий лысый старикашка, предложив подвезти её в город после ужина и попрощавшись с «горячо любимой женой», привёз её в какой-то деревянный сруб, который оказался элитным банным комплексом, и устроил розыгрыш среди своих дружков, кому первому достанется «белокурая бестия», как он назвал Инну, удерживая её за волосы, испуганную и пытающуюся вырваться из рук мускулистых охранников, под громкий хохот перезрелых сластолюбцев. Когда один из них потащил девушку наверх под скабрезные шуточки, отпускаемые им в спину, она не кричала и не вырывалась, но почувствовав на своем теле его холодные липкие ладони, Инна схватила бутылку шампанского, что стояла на столике у широкой кровати, и из последних сил ударила его по голове. Он на секунду замер, сделал шаг вперёд, отчего Инна сжалась в комочек в ожидании удара, а потом рухнул лицом вниз к её ногам. Она замешкалась всего на секунду, после чего открыла окно и выпрыгнула
Её подобрал немолодой седовласый мужчина, когда она выскочила в свет фар под колеса его машины. Он что-то кричал, размахивая руками и ругаясь, но оглядев её, бесчувственно смотрящую на него и молча сидящую на мокром от недавнего дождя асфальте, быстро поднял, усадил в машину и укрыл мягким покрывалом. Покрывало пахло собакой, от него в нос и в рот лезли волоски собачьей шерсти, но именно этот запах и эти шерстинки дали понять Инне, что всё страшное позади, что человек, любящий свою собаку, не причинит ей вреда. Мужчину звали Александр Францевич Дмитриев, он возвращался в город после встречи с друзьями и рассказал Инне, что приехал в Россию из Германии и скоро уезжает обратно. Он привез её в общежитие, дождался, когда в холле никого не будет, и отвел Инну в её комнату. Они обменялись телефонами, и её спаситель уехал, взяв с Инны обещание обращаться к нему за помощью в любое время.
После случившегося Инна больше никогда и никому не верила, любые намёки на более близкие отношения, чем простое «привет», отвергались ею сразу. Она боялась всех мужчин. И только в телефонных разговорах с Александром Францевичем, который ненавязчиво опекал её и давал строгие советы, она оттаивала и становилась собой. Когда Маша познакомила её с Павловым, она испугалась ещё больше. Потому что поняла, что он подавлял её страх перед мужчинами. Он не был груб, не вёл себя как начальник, не пытался ухаживать или взять что-то насильно, он был ей другом и партнёром по танцам. С ним она летала над землей и когда танцевала, и когда говорила о проектах и решала рабочие вопросы. И всё чаще задумываясь, что летать с ним она готова всю жизнь. Как угодно, где угодно, только бы с ним.
Часть 5
Инна ещё раз взглянула на себя и вышла из ванной комнаты. Она жила в этом доме уже несколько дней, работая с утра до позднего вечера. Её никто не беспокоил, иногда звонил Андрей, интересовался её делами. Рабочие утром привозили всё, что Инна заказывала, за ними закрывались тяжёлые ворота, и она опять оставалась одна. Она работала, создавая тот дом, в котором бы хотела жить сама. Со своей семьёй, мужем и детьми. Дом, который был бы полон шума и детских криков, звенел голосами гостей, лаем собаки, непременно большой и лохматой, как у Александра Францевича, шелестом листвы и ароматами трав и цветов, шёпотом и стонами, тихим скрипом половиц и колыханием лёгких шелковых занавесок. Она представляла себя у этой большой кухонной плиты, расставляющей тарелки на столе, собирающей детские вещи по комнатам и вдыхающей аромат дорогого одеколона с горчинкой, прижимая к себе рубашки мужа. Мечты...
Инна вздохнула, села в кресло, поджав под себя ноги, сжала ладошками чашку с горячим чаем, прикрыла глаза и позволила себе представить, что она сидит на широком крыльце и ждёт мужа, который заканчивает свои дела и скоро придёт за ней, чтобы нежно обнять и отнести в постель. А она обнимала бы его за шею и медленно поглаживала его темные волосы, поправляя чёлку и прижимаясь к Андрюшиному телу. Инна прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Так хорошо и спокойно... Вдруг она резко наклонилась вперёд и распахнула глаза. Андрюша? Инна обвела взглядом комнату, с тоской понимая, что находится в чужом доме, что поселила своё будущее несуществующее счастье в чужую гостиную, что работает в чужом саду, что отдыхает и спит в чужой спальной. И от понимания своей чуждости этому прекрасному дому, саду, речке за рощей ей вдруг стало так больно и обидно, что она разрыдалась отчаянно и громко, как не плакала со дня похорон мамы. Она плакала, наклонившись и обхватив руками коленки, содрогаясь всем телом и судорожно вздыхая. И когда почувствовала, как взлетела вверх и очутилась в мужских объятиях, зарыдала ещё громче, цепляясь за сильные широкие плечи, мотая головой и выплескивая со слезами всю горечь своего одиночества и накопившуюся усталость. Она слышала шёпот, умоляющий её успокоиться, ощущала руки, поглаживающие её по спинке и ногам, лёгкие поцелуи, постепенно спускающиеся с её волос по виску и щеке к губам. И когда почувствовала, как мужские мягкие, чуть влажные губы коснулись уголка её рта, она широко раскрыла глаза и ничуть не удивилась тому, что увидела перед собой так давно желанного мужчину. Она разомкнула губы, и Андрей поцеловал её. Сначала нежно, боясь напугать, постепенно всё сильнее прижимая её вздрагивающее тело к себе и лаская её нежный рот губами и языком. И она позволила себе лететь. Высоко и плавно, отдавшись этому мужчине и душой, и телом.
Он скучал. Скучал отчаянно, до крика. Ему не хватало отголосков её смеха в офисе, тихого голоса и весёлого визга, иногда доносящегося из мастерской. Он боролся со своим желанием
Андрей осторожно въехал во двор, заглушил мотор и опустил стекло. Тихо, слегка шумит ветер и где-то далеко слышен плеск волн. Он вышел из машины и осмотрел дом. Везде темно и только на первом этаже виден неяркий огонек. Он медленно шёл к дому, оглядывая сквозь сгущающуюся темноту изменившийся двор, и вдруг услыхал женский плач. Андрей сорвался с места и влетел в дом, готовый защищать свою женщину. И увидел её в кресле, одинокую и беззащитную, громко рыдающую и обхватившую свои коленки. Он схватил её на руки, упал в то же кресло и сильно прижал плачущую Инну к себе, шепча что-то успокаивающее, поглаживая и укачивая её. Но она вцепилась пальцами в его плечи, уткнулась мокрым носом ему в шею и разрыдалась ещё громче. Он поднял голову вверх, сильнее прижимая её к себе и сгибая её коленки, чтобы она вся была в его руках, чтобы не замёрзла, чтобы почувствовала, что она не одинока, что её не обидят и защитят. Мягкий пушистый халатик сполз вниз, обнажая её ножки, Андрей сглотнул и легко погладил её узкие щиколотки, медленно поднимаясь ладонью вверх. Его губы целовали её макушку, пахнущую чем-то сладким, постепенно спускаясь по щеке к её губам, а его рука мягко обвела контур её бедра. Инна неосознанно выгнулась, открыла глаза и глянула затуманенным взглядом ему в лицо. Андрей медленно наклонился и наконец прикоснулся к её рту. Его мечты, его фантазии в один миг рассыпались подобно карточному домику. Реальность была в сто, тысячу, миллион раз чудеснее, поцелуй затягивал их в омут чувственности и страсти, и они таяли в огне сладостного желания. Инин халат вскоре оказался на полу, как он снял куртку и футболку, Андрей не помнил. Он только видел перед собой обнажённое Иннино тело, её запрокинутую назад голову и слышал её тихие вздохи. Он подхватил её на руки и быстрыми шагами пошёл на второй этаж, переступая через ступеньки и не отпуская её губы ни на миг. Туда, где он представлял их супружескую спальную.
Она ничего не понимала, не хотела понимать. Инна сквозь пелену слёз и непонятного ей головокружения видела лицо Андрея, склонившегося над ней, ощущая его руку на своей груди. Он делал что-то такое своими длинными нежными пальцами, что ей хотелось стонать, кричать, извиваться, одновременно отталкивая его и притягивая к груди его голову, чтобы то, что росло и наливалось жаром у неё внутри, взорвалось и освободило её; чтобы прекратилась эта непонятная дрожь, когда хочется очутиться под ним, отдаваясь на его милость; чтобы он прекратил её муки, чтобы она могла не сдерживать стоны, а свободно и громко закричать. Она почувствовала его руку, скользнувшую вниз, и его тело, накрывшее её. Она билась под ним в каком-то горячечном исступлении, желая и требуя чего-то большего, что помогло бы ей; но он не давал ей этого, целуя и покусывая её соски, и лаская её там, где зарождалось ещё большее наслаждение. Она выгнулась, проведя ноготками по мужской спине, услышала сдавленный стон и прошептала:
— Андрюш, пожалуйста... пожалуйста... я не могу больше, — и в следующий миг её ослепила такая яркая вспышка ощущений, что она опять заплакала, забилась в его руках, раскидывая руки и сжимая коленками его напряженное дрожащее тело. Она слышала его почему-то виноватый шёпот, чувствовала его губы на лице, закрытых глазах, его руки сжимали её плечи, но он не двигался, а ей хотелось рваться ему навстречу, кричать, кусаться и царапаться, отдаваясь его силе и нежности, и она закричала, умоляя о помощи, освобождении и наслаждении. И взлетела над землей, отдавая окружающему миру свет своей любви, горя в жарком огне, слыша своё имя, как биение его сердца. Она почувствовала, как Андрей крупно задрожал, сильно сжимая её плечи, и громко застонал сквозь стиснутые зубы, потом опустился на неё и уткнулся лицом ей в шею. Они были опустошены, обессилены и счастливы. И никто в мире в этот миг не мог быть счастливее, чем они. А вокруг всё также шумели деревья, текла неспешная река, сияли звезды и стрекотали кузнечики...
Утро медленно вступало в свои права. Сначала несмело зашумел ветерок, раскачивая ветви деревьев, где-то далеко у реки запела птица и тут же замолчала, будто боялась разбудить пока ещё сладко спящий мир, потом появились краски, и ночь облегченно вздохнула. Она справилась, она смогла соединить в единую вселенную женщину и мужчину. И не просто женщину и мужчину, а именно этих двух, что спали, не размыкая рук. Солнце медленно поднималось над просыпающейся землей, лаская её своими теплыми лучами, как любящий мужчина будит нежными поцелуями любимую женщину. Раннее утро, пора неги и расставания.