Танкисты(Повесть)
Шрифт:
— Не волнуйся, Николай Егорыч, дороги мы с тобой поделим, не запутаемся. Места знакомые. Я тоже здесь служил.
«Виллис» Шубникова въехал в лес, перегороженный наскоро сделанным из неструганой сосны шлагбаумом. Часовой проверил документы («Молодец, инструкцию знает», — подумал Шубников) и пропустил машину генерала на лесную просеку.
У штабного автобуса «виллис» остановился.
К Шубникову подошел корпусной прокурор подполковник Голуб и, поздоровавшись за руку, сказал:
— Чепе, Николай Егорыч.
— В чем дело?
— Дело серьезное.
Шубников остался сидеть в машине, рядом с которой
— Пропал офицер с тыловой сводкой. Вез на мотоцикле в армию — и пропал, — сказал Бородин.
— Сбежал, — спокойно уточнил Голуб, снял фуражку и обтер бритый череп чистым носовым платком.
— Давай не торопиться, Голуб, это еще не установлено, — сказал Кузьмин.
— Не установлено, что и не сбежал, — спокойно ответил Голуб.
— Фамилия? — спросил генерал.
— Вот. — Подполковник Голуб протянул Шубникову папку, и тот прочитал уже отпечатанный на машинке текст: «Мальцев Николай Петрович, 1921 года рождения, уроженец города Гомеля, образование — Саратовское танковое училище, старший лейтенант, комсомолец, в Советской Армии с марта 1941 года, служил на Западном и Калининском фронтах, наград не имеет. Тяжело ранен в окружении, в районе города Белый».
— Погодите, он из Гомеля, куда же ему бежать?
— У него в Гомеле никого нет, — ответил подполковник Голуб, — мать уехала в Слуцк, к сестре. Все проверено.
— Так мы там будем, в Слуцке, через неделю, зачем ему бежать?
— Всякое бывает, товарищ генерал, — ответил Голуб, — и не такие штуки выкаблучивают. Он на Калининском фронте в окружении был…
— Ну, знаешь, Голуб, и я в том котле сидел… — Лицо генерала налилось кровью, он вышел из машины. — В общем, — добавил он, обращаясь уже только к Бородину, — надо докладывать в штабарм. Где Рыженко? Это ведь его работник?
— Рыженко на станции снабжения принимает эшелоны с горючим, — ответил Бородин. — Офицера этого я к нему направил, до появления вакансий, — он после ранения, командир роты.
— Звони начальнику штаба армии. Штука неприятная.
— Я тоже сообщу в поарм, — сказал Кузьмин, — но думаю, что сводка немцам не поможет. Если, разумеется, Рыженко не написал там лишнего. Да и парня, я считаю, выкрали. Но нам с тобой все-таки попадет.
— Да, штука неприятная. Но машина на ходу, не остановишь.
Шубников грузно полез по лесенке в салон автобуса.
— Отдохну малость, — добавил он, открывая дверцу, обитую кожей, — через полчаса разбуди меня, Бородин, поедем вместе по бригадам, а потом на рекогносцировку.
Дверка салона закрылась.
Подполковник Голуб сложил бумаги в папку, тщательно завязал черные тесемки бантиком и пошел к машине.
Полковник Кузьмин сел в свою машину. Они разъехались в разные стороны.
Бородин остался один. Он вытащил из кармана мятую пачку «Беломора» и закурил.
На шею упала капля — и Мальцев вздрогнул. Он поднял голову, и еще несколько капель упали на лоб и щеку.
Мальцев хотел поймать капли пересохшим ртом, но это не удавалось. Он весь напрягся, желая ослабить ремни, больно стянувшие руки, но ремни были толстые, крепкие и лишь сильнее впивались в него.
Как же это произошло? Он помнил все, минуту за минутой. И когда мотоцикл свернул
Потом он потерял сознание: наверное, когда, выбитый из коляски, ударился о землю. Он очнулся, услышал немецкую речь, рев мотора и сразу же вспомнил о пакете. Мальцев потянулся к сумке — она неловко задралась за спину, но чужие руки, сильные, как клещи, впились в запястье. Сумку рванули, и она оказалась в руках у немца, который ногой прижимал его шею к земле. А тот, который сжал запястье левой руки, набросил на правую руку ременную петлю. Потом его потащили, связанного, с кляпом во рту, по болоту. Тащили долго. Он слышал какую-то стрельбу, отблеск ракет. И вот он здесь, в этом затхлом сарае с прорехой в крыше, лежит на спине и ловит губами дождевые капли. Болит все тело, руки, но тиски, сжимавшие вот уже год его голову, почему-то разжались — голова не болела.
Черт его знает, если бы не написал он в анкете, что до армии учился в торговом техникуме, наверняка не попал бы в корпусные тылы и не было бы вот этой нелепой и страшной встречи на дороге, этого вонючего сарая и кожаных пут на затекших руках.
Все шло так хорошо. Худенький корреспондент не подвел, доложил куда следует, и его отозвали. В самый далекий край памяти ушел торговый техникум, куда он поступил после восьмого класса и учился-то там всего год. Правда, родной город, мать, сестренок он вспоминал всегда — и на Калининском фронте, и в дни трудных боев в окружении, и на станции, где расшивал пробки. Мама, сестры — он так и не смог увидеть их, хотя эшелоны корпуса разгружались именно в Гомеле, в городе детства, но разгружались ночью, и танки, и мотопехота, и артиллерия быстро уходили подальше от железнодорожных путей в глухой лесной район. А он поспешил в штаб корпуса, чтобы представиться начальству и получить свою роту.
Отозвали с такой поразительной быстротой, что начальник ВОСО участка, капитан Головня, показав ему телеграмму, с удивлением сказал:
— Что ты за птица такая, что тебя вызывают? И главное, срочно!
Мальцев ничего не ответил. Хотелось скорее распроститься со станцией и ехать догонять шубниковские эшелоны.
В лесном лагере, в двадцати километрах от Гомеля, он разыскал отдел кадров. Начальник отдела кадров майор Шукуров сидел за письменным столом в темной землянке. Он повертел в руках телеграмму, подписанную командиром корпуса, и потом сказал:
— Куда же мне тебя деть? Корпус укомплектован. Начнутся бои — появятся вакансии.
Он повел Мальцева в другую землянку к начальнику штаба Бородину. Полковник, увидев его, сказал:
— Я тебя вспомнил, Мальцев. Ты у Куценко в передовом отряде шел.
— Так точно.
— А пока в тылу поработай.
— Как в тылу? — Голову Мальцева снова крепко захватили тиски.
— Временно, брат. Поможешь начальнику тыла полковнику Рыженко. Парень ты грамотный. В торговом техникуме учился. — Бородин вертел в руках анкету, только что заполненную Мальцевым.