Танкисты(Повесть)
Шрифт:
Словом, все было в движении. Непрерывном, стремительном, мощном.
Зима в Польше выдалась в этот год не мягкая — мороз доходил до пятнадцати градусов, и холодный ветер пронизывал до костей солдат-десантников на броне. Холодно и в танковой коробке, трудно двигать рычаги, наводить орудие, подавать снаряды замерзшими пальцами.
А разве просто вести танк ночью, по скользкой, незнакомой дороге, ежеминутно ожидая вражеский заслон? Да и днем не проще — гитлеровцы, хотя и были ошеломлены дерзким и внезапным ударом, хотя их оборона и была разорвана в клочья, все же огрызались, и
Но настроение у всех было какое-то особенно приподнятое, даже, можно сказать, радостное. Танкисты и мотострелки чувствовали себя в своей тарелке — они не стоят, не зарывают танки, они наступают стремительно и неудержимо.
Когда генерал Шубников доложил командующему танковой армией, что передовая бригада корпуса вышла к Одеру, уже через пятнадцать минут по рации его поздравил с успехом маршал Жуков. Но тоже предупредил:
— Следите за правым флангом.
Тогда же по личному распоряжению командующего фронтом корпусу подали горючее самолетом. Правда, лишь для первого эшелона, для тех машин, что вели бой. Бензин и дизельное топливо для грузовиков и танков, чтобы по первой же команде корпус мог устремиться вдоль Одера на север и разрезать на части угрожавшую оттуда неприятельскую группировку, — все это тащили из-за Вислы автоцистерны.
Они прибыли только к утру, и Шубников тотчас приказал штабу разослать толковых офицеров на грузовиках по дорогам, дав каждому по нескольку бочек бензина: надо подтянуть отставший транспорт, и особенно пушки. Слитые цистерны сразу же уходили в обратный рейс. Шоферы не успевали даже хлебнуть горячего супа, довольствовались салом со свежеиспеченным в полевой пекарне хлебом. Чертыхаясь, они залезали в холодные кабины — по двое в каждую: один спит, другой ведет машину.
Капитан Боев тоже собирался в тыл. Почти сутки провел он на Одере, побывал на КП корпуса, удалось даже коротко переговорить с начальником штаба полковником Бородиным, завтракал в самоходном полку, ведущем беспокоящий огонь по западному берегу, о многом услышал, многое увидел и теперь спешил в свою редакцию корпусной газеты, которая застряла без горючего в ста километрах отсюда, в деревне Химмельпфорт.
На КП корпуса Боев встретил старшину Батьянова — командира взвода разведки, с которым он познакомился еще в Белоруссии, в районе Барановичей — там в лесных чащобах разведчики вели поиск, прокладывая для танков наиболее удобные и безопасные маршруты.
Разведчик сидел на снарядном ящике и курил.
— Здравствуй, Толя! — сказал Боев.
— Привет, корреспондент. Что-то я тебя давно не видел.
— Да тебя не поймаешь. Ты все где-то там.
Батьянов улыбнулся, отстегнул от пояса эсэсовский кинжал в красивых ножнах и протянул его Боеву.
— Возьми на память. Вчера я такого гуся привел, командир танкового полка СС. Важный гусь. А вообще, дорогой Володя-корреспондент, неплохо мы сюда притопали. Смотри, вон он, Одер, а за ним и Берлин. Так-то, Володя. Я вчера в городок один заскочил — свет горит, телефоны работают, даже ихний штаб не успел убежать. Не ждали. Вот там я и взял этого гуся да с ним еще кое-кого. Так что давай приходи к нам во взвод, вместе
— Да нет, я бы с тобой пошел, но меня в редакции ждут. У них с материалом туго, малость поотстали.
— Ну счастливо тебе, корреспондент. Еще повидаемся.
Батьянов встал и подтянул ремень на черном трофейном меховом комбинезоне — он по-прежнему носил два пистолета, справа и слева.
Теперь Боеву надо было искать попутную машину. Это оказалось непросто: машины двигались преимущественно с востока на запад, а не с запада на восток. Можно, конечно, попроситься на цистерну. Да где там пристроиться? Кабины заняты, кузова нет.
— Притащи пару перин, положи их между цистерной и кабиной, — посоветовал знакомый старшина из автобата, — только держись крепче, а то ветром снесет.
Перины достать было нетрудно. Красные и синие, они валялись среди щебня разбитых домов. Пристроиться на узкой площадке сложнее. Но Боев пристроился, крепко ухватившись за металлические поручни.
Ехали долго, чуть ли не три часа. Боев замерз, окоченели ноги. Обутые в кирзовые сапоги, они свисали над бегущей заснеженной землей, обдуваемые январским ветром.
У развилки с указателем «Химмельпфорт» цистерна со скрежетом остановилась. Водитель на прощание помахал рукой, и Боев зашагал на непослушных ногах по проселку.
«Химмельпфорт… Довольно странное для деревни название, — подумал Боев и, припоминания немецкие слова, перевел: — „Небесные ворота“ или, может быть, „Ворота в небо“?»
Совсем близко от шоссе, на самой окраине деревни, виднелись редакционные автофургоны — ЗИС и «студебеккер» с деревянными надстройками. Они стояли, плотно прижавшись к брандмауэру большого двухэтажного дома.
Дом выделялся среди других деревенских строений в серой штукатурке и с красными черепичными крышами. Вид у него был явно не крестьянский: стены облицованы пунцовым обглазуренным кирпичом, широкий балкон, причудливая башенка с флагштоком. Не дом, а, скорее, буржуазная вилла с окраины большого немецкого или австрийского города.
Боев открыл тугую, обитую медью дверь и сразу очутился в гостиной с черным деревянным потолком и огромной впадиной камина, прикрытой чугунной решеткой. Камин горел жарким пламенем. Боев с удивлением увидел, что топится он кусками автомобильной покрышки. Часть этой покрышки валялась у камина, и рядом лежала лучковая пила; ею, видимо, распиливали резину.
В гостиной было пусто, но на круглом столе с массивной ножкой лежали мокрые оттиски газеты и полоски гранок.
Боев сбросил шинель на деревянный диван и, приоткрыв дверь, заглянул в соседнюю комнату. Там оказалось темно, но слышался храп: кто-то спал.
— А, это ты, Боев? — Из другой двери мелкими шагами вышел ответственный секретарь редакции майор Рубинов.
— Я, Борис Матвеевич.
— Располагайся пока. Полосы прочитаю, тогда поговорим.
Рубинов — маленький, очень худой человек, с воспаленными, несколько навыкате глазами — взобрался на высокое венецианское кресло и погрузился в чтение; щурясь, он иногда подносил к тексту лупу.