Таракан из Руанды
Шрифт:
Старый Стефан Нкурунгиза, который был почетным гостем на любом торжестве в деревне, первым разломил лепешку и произнес: «Благодарим тебя, Господи. Пошли здоровье и достаток всем в этом доме. Пусть посевы, брошенные после сезона дождей, обернутся богатым урожаем. Помоги труженикам избежать опасности в поле: пусть не ужалят их ни змея, ни скорпион, могучий владыка кустарников. Убереги их голени от порезов мотыгой и мачете. Пусть им сопутствует удача во всех добрых начинаниях. Пусть их жены рожают мальчиков – сильных и здоровых. Пусть соседи живут в мире и не делят ни скот, ни землю. Пусть вершится все так, как заведено с начала времен, и дети будут укладывать в землю своих отцов, а не отцы –
Краем уха Оливия услышала перешептывания гостей о том, что старик уже теряет ясность ума, раз не нашел более подходящего случаю, веселого тоста для праздника. А Стефан Нкурунгиза, высказав все, что намеревался, опустился в плетеное кресло и с той самой минуты не произнес больше ни словечка и не съел ни крошки. Так и сидел, опершись на узловатую палку, и смотрел на танцующих и смеющихся гостей, покачивая головой – то ли с неодобрением, то ли просто от старческой немощи.
Коронным блюдом праздника стал запеченный крокодил. Его огромную безобразную тушу, подвешенную за веревки на длинном шесте, охотники принесли вчера на рассвете. Под бдительным надзором Годлив его уложили на огромном столе, ошпарили кипятком из большого алюминиевого чайника и короткими ножами выскоблили ороговевшие чешуйки – так, что он стал совсем белым, как альбинос. Даже зубы вычистили от илистого налета. Выпотрошили тушу и начинили брюхо овощами, смешанными с красными стручками жгучего перца, головками чеснока и щедро сдобренных приправами. А затем распяли ощерившееся чудище на толстых железных прутьях и запекали, приплясывая вокруг углей и весело распевая. Оливия наблюдала за этим с затаенным ужасом и отвращением.
– Полакомиться мясом заклятого врага – древний обычай, который чтут до сих пор, – сказал отец. – Иначе не бывать удачи на охоте и благоденствию в семье.
– Мне даже жаль бедного крокодила, пусть он и зубастое чудище.
– К слову, мясо отвратительное на вкус – жесткое, как резина, и воняет речной тиной, – нагнувшись, шепнул ей на ухо отец. – Но тебе, как имениннице, полагается самый большой кусок, – подмигнул он и заливисто рассмеялся, когда дочь брезгливо поморщилась.
Отец оказался прав: белое волокнистое мясо крокодила на вкус напоминало слегка подтухшую курятину. Но каждый гость праздника счел почетным долгом отщипнуть праздничное лакомство и, окунув щепоть в миску с огненным соусом, который начисто отбивал способность различать вкусы на несколько часов, отправлял в рот, с трудом переводя дух и оттирая тыльной стороной ладони набегающие слезы.
К вечеру подул ветерок, прохладный и ласковый. Вдали, над озером, глухо пророкотало. Кто-то из гостей забеспокоился, предлагая внести накрытые столы в дом, пока не хлынул ливень. Отец достал гитару, провел пальцами по струнам. Патрик, юный помощник мясника, подхватил, выстукивая мелодию ложками на пустых пивных бутылках и старом ведре, а Огюст, который присматривал за школьным садом, достал трубу. Гости встретили музыкальное трио радостными воплями и свистом. Кто-то из соседей притащил барабаны, и их скачущий ритм расколол небо. Девчонки белозубо улыбались и, взметая яркие подолы, танцевали, вколачивая босыми пятками красную пыль. Их матери посмеивались, глядя на это искрящееся веселье, но затем магия танца захватила и их: поводя плечами, притопывая, вскидывая запястья со звенящими браслетами, они втягивались в намагниченный круг.
Стемнело внезапно, словно кто-то задернул шторы. Налетел ветер, небо прорезали ослепительные всполохи молний, но никто из танцующих словно не замечал разбушевавшейся стихии. Только Абель, дворовый пес, поджав хвост, забился под стол. Его пугали раскаты грома и безумное, яростное веселье людей, словно готовившихся без страха и сожалений встретить последний
Ритм музыки все ускорялся, устоять перед неистовой силой, вселившейся в тела, не мог уже никто. Трубач, раздувая щеки, еле поспевал за ударными. Лица музыкантов, которые лупили по туго натянутым барабанам, лоснились от пота. Гости отбивали ритм хлопками, притопывали, поднимая тучи пыли. Кровь в висках стучала в унисон музыке. Сердце бешено колотилось. Ветер наклонял вершины деревьев, шумели ветви, трепетали листья. Наэлектризованный воздух был пропитан запахом прогретой земли.
А затем на головы людей обрушился ливень, и все бросились собирать столы, стулья, тарелки, сгрудились под деревьями и на крытой террасе и смотрели, как оглушительные отвесные струи смывают остатки праздника. Оливия, запыхавшаяся, с прилипшими ко лбу прядями и намокшим платьем, стояла под величественным, как собор, фикусом, осенявшим своей узорчатой тенью все ее детство, рядом с отцом, и он держал ее руку в большой теплой ладони. Заметив сквозь пелену дождя смутную фигуру старшего брата, она вскрикнула от радости – Марк все-таки сдержал обещание!
В тот миг она чувствовала, что каждой клеточкой тела связана со всем огромным миром, ее переполнял восторг и хотелось стучать в барабан, петь, танцевать и смеяться – громко, во весь голос.
Когда ливень начал стихать, раздался глухой рокот, похожий на дальние раскаты грома, только разносился он словно из-под земли. Пока гости растерянно переглядывались, старый Стефан Нкурунгиза заметался, размахивая руками и крича, чтобы все подальше отошли от стен. И только увидев широкую трещину, сверху донизу расколовшую стену гаража, все осознали грозившую им опасность.
В Руанде землетрясения случаются частенько, чуть ли не каждый день: крошечная холмистая страна затерялась в самой середине Великой рифтовой долины, на разломе Африканского материка. И здешние люди – под стать своей земле. Под внешним спокойствием, за фасадом дружелюбных улыбок и приветливых речей подспудно накапливались темные подземные силы, вынашивались жестокие, разрушительные планы кровной мести. Мир здесь, на этой благословенной земле, привыкли воспринимать всего лишь кратким промежутком между бесконечными стычками и кровопролитием. И хотя страна выглядела процветающей, огненная лава уже клокотала, готовясь вырваться на поверхность и смести все на своем пути.
День, когда Оливии исполнилось двенадцать, стал застывшим слепком закончившегося детства. Словно все многочисленные родственники, друзья отца и соседи собрались в саду лишь для того, чтобы память навеки запечатлела их, как на пожелтевших фотоснимках, которые хранились в толстом бархатном альбоме в кабинете отца, перед тем как они будут стерты с лица земли.
Глава 4
Кто не потерялся ночью, не потеряется и днем.
За пять лет, проведенных в колледже, Оливия так и не завела близких подруг. Она держалась с вежливой отстраненностью, улыбалась, поддерживала разговор, но, только оставшись одна, вздыхала с облегчением и расправляла затекшие от напряжения плечи. Во время большой перемены она, как правило, усаживалась на подоконнике в дальнем конце коридора и через окно наблюдала за девочками из младших классов – шумные, хохочущие, неугомонные, они носились по школьному двору, как стайка маленьких белых бабочек.