Таракан из Руанды
Шрифт:
Оливия судорожно всхлипнула, стараясь выровнять дыхание. На ее плечо мягко опустилась ладонь.
– Значит, я не ошиблась, – дрогнувшим голосом сказала доктор Блан. – Ты очень похожа на отца, Оливия. Мы вместе выпустились, он был одним из лучших студентов курса, с блестящими перспективами. Он был хорошим человеком и надежным другом. Мне очень жаль.
– Расскажите, каким он был в молодости, –
– Упертым, просто-таки повернутым на учебе. Его было не вытащить из-за учебников, но если уж выбирался на вечеринку, то танцевал до рассвета, и девчонки липли, как пчелы на мед. Только без толку – в его сердце безраздельно царила Жюльет.
– Кто? – переспросила Оливия.
Доктор Блан смущенно кашлянула и указала на хрупкую блондинку справа от отца. Видимо, снимок был сделан в погожий день: от яркого солнца на ее лицо легли резкие тени.
– Жюльет Фонтаж. Первая красавица курса, и притом умница, выдающийся диагност, с природным чутьем и рентгеновским взглядом. Все думали, они обручатся после выпуска. Он отправился в Кигали, чтобы добиться благословения матери, но… жизнь сложилась иначе.
Оливия вспомнила, как однажды застала отца, задумчиво склонившегося над стопкой фотографий и пожелтевших писем, написанных летящим бисерным почерком. Заметив дочь, он поспешно сложил все в коробку и запер ее в нижнем ящике стола.
– Когда он перестал звонить, Жюльет все ждала и ждала, чуть ли не по пять раз на дню сбегала по лестнице, чтобы проверить почтовый ящик. Мы тогда снимали квартирку в мансарде на двоих. Но Шарль как сквозь землю провалился. Жюльет с ума сходила. Рыдала целыми днями. А потом получила приглашение от одной из клиник где-то в южных штатах, уехала и оборвала прежние связи. Кажется, она все-таки вышла замуж, но я ничего не слышала о ней уже много лет. А вот с твоим отцом мы столкнулись лет пятнадцать назад или около того на научной конференции в Женеве. Просидели в баре отеля всю ночь: он рассказывал про клинику, про жизнь в Руанде, про семью… И про тебя – ты тогда только-только начала лепетать, и в его глазах было столько обожания и нежности.
Оливия поспешно смахнула слезы.
– Мы обменялись телефонами, изредка созванивались, – продолжала доктор Блан, – но знаешь,
«В первые недели после смерти родных я едва ли осознавала глубину пропасти горя и отчаяния – просто падала, падала, падала, как камень, сорвавшийся под стопой неосторожного путника. Большое горе – как неприступная крепость, выстроенная на вершине холма. Чужакам не проникнуть за окружающие ее неприступные стены. Ты обречен быть заживо погребенным в лабиринте переходов, лестниц и залов, населенном лишь призраками ушедших. Все, что остается, – хранить воспоминания».
Глава 6
Кошка и мышь не могут долго быть соседями.
Оливия пошла сразу в третий класс. Лет с пяти мать учила ее сначала складывать слоги в слова, потом – чистописанию, счету и рукоделию, а отец рассказывал разные истории: например, о том, почему во время дождя всегда бывают гром и молнии, почему змеи устраивают гнезда и откладывают яйца, как птицы, или кто изобрел телефон – кажется, он знал обо всем на свете. А еще занимался с ней английским и французским по книжкам с красивыми картинками, которые привозил из разных поездок и получал по почте от друзей, разбросанных по всему свету.
После полудня, когда суета в доме затихала, Оливия тайком пробиралась в сад. Она никогда не понимала, зачем взрослые устраивают сиесту, укладываясь вздремнуть посреди дня: чтобы выспаться, вполне хватает и ночи. Она забиралась на раскидистое манговое дерево, которое росло у самой ограды, и наблюдала, как соседские дети носятся с одуревшими от жары уличными собаками, выбивая босыми пятками клубы красной пыли из иссушенной земли.
Конец ознакомительного фрагмента.