Тарантул
Шрифт:
Между тем совместный бизнес торгового дома "Русь-ковер" и общества спасения самих себя "Красная стрела" начал процветать и приносить сумасшедшие дивиденды всем заинтересованным сторонам.
Получая свой скромный процент, Вирджиния решила превратиться в светскую львицу. Дурные бабульки, то бишь деньги, дали возможность втиснуться в тусовку модных однодневок, мелькающих радужными бабочками на эстраде, в элитных кабаках и на экране ТВ. Однако скоро пришло разочарование - подружки-певички оказались менструальными истеричками, безголосыми кикиморами и страшными без килограмма грима, мужественные парни,
Разложение и вонь, гниль и гной, сперматозоидная слизь и порченная кровь из вен, и над всем этим - сладковатый душок гаяна*.
* Гаян - опий; здесь - наркотики (жарг.).
И Вирджиния решила: пора посмотреть мир своими глазами. Для удобства вышла замуж за очередного, но перспективного генерала разведки и уехала в Австралию. Поскольку супруг выступал в качестве дипломатического представителя молодой республики и был весьма активен во всех смыслах, то поездки по странам следовали одна за другой.
– Ты никогда не занимался любовью в самолете?
– прервала вопросом свое занимательное повествование.
– Нет, - отрезал я.
– Ничего, у нас все впереди, - закопошилась в сумочке.
– Десять часов полета...
– Ты мне уже показывала пластик, - раздраженно заметил, не слушая её трепотню.
– Ап! А теперь дипломатические паспорта и билеты на рейс Москва-Нью-Йорк...
– Нью-Йорк?
– А после него - на пятый континент... в бунгало, - пролистала книжицы.
– Запомни: ты у нас будешь... Фонькин Эмиль...
Эдуардович!
– Смеялась.
– И я тебя буду называть Милькой, согласен, миленький мой.
– Нет!
– Ну-ну, не рычи, аки лев, - и продолжила свой увлекательный рассказ.
Внезапная смерть мужа прервала мировые восхитительные вояжи и любовно-развлекательные программы в аэропланах, кораблях, поездах и пятизвездочных гостиницах. Когда все хлопоты с похоронами закончились, прелестная молодая вдовушка обнаружила, что дела её находятся в плачевном состоянии. С точки зрения материальных. А сама она как бы на птичьих правах в дипломатическом представительстве.
Само собой разумеется, вспомнилась родная сторонка - березки да осинки, и поехала Варвара Павловна посмотреть, как молодая республика торит свой путь в капиталистическое далеко, да себя показать.
– О! Не тогда ли ты открыточку прислала Антонио, - вспомнил.
– С Казанского вокзала?
– Тогда-тогда, - закивала.
– С зеленого, однако, континента. И не будем опережать события, Чеченец.
Итак, вернувшись в родные пенаты, обнаружила, что жизнь продолжается и без нее. Все участники тайного бизнеса обматерели, завели гаремы, дачи, машины, положение в обществе и проч. Встретили заблудшую овечку с радушием волков, мол, рады видеть тебя, милочка, да твой процент в деле и вынимать для твоего же личного благополучия нет никакого резона.
– Представляешь, суки какие?
– с ненавистью проговорила. Зажрались... до потери совести, понимаешь...
–
– Я, блядь, Жана Д`Арк!
– припустив ветровое стекло, плюнула в пролетающую мглу.
– Короче, сделали меня!.. Миллионов так... на пятьдесят... зелени...
Я покосился на спутницу - до сих пор в её куртуазном голоске отсутствовали металлические нотки, и нате тебе, пожалуйста, вот что, значит, новые ценности.
– И что дальше?
– Дали эти суки бессовестные мне в зубы пятьсот тысяч баксов и пламенный минет! Представляешь? Переживи разницу?
– Да, вынужден был согласиться.
– Обидно.
– Алешка, ты даже не представляешь, что почувствовала, - была искренне в своих эмоциях, не услышав моей иронии.
– Ну, думаю, буду последней блядью, если их не сделаю.
– А что Арсений, твой защитничек!
– задал закономерный вопрос.
– Протух, падаль, - прикурила новую сигарету от старой.
– Меня выдрал, как козу, и говорит: я весь твой, но бизнес - это святое. Мы, говорит, уже партнеры... Продался, сучий потрох...
– Ясненько, - покачал головой.
– Что тебе ясно, дурачина, - кривила губы.
– Бабью душу, какая бы она ни была поганой и пиз... чей, нельзя обижать.
– А ты самокритична. Наконец-то. Поздравляю.
– Что?
– перевела дух, потом поняла и рассмеялась.
– Поймал, Леха. Да какая есть, такая и есть, что тут сделаешь?
– развела руками: сигарета вспыхнула как далекий маяк.
– Что за двойной счет, господа: для траха мила, а для бизнеса - дурна.
– Погрозила пальчиком.
– Не-е-ет, голубчики, сказала Варвара Павловна сама себе, на чужом ху... в рай въезжать! Не бывать такому.
– Пыхнула сигаретой.
– Взяла я эти еб... ные пятьсот тысяч и обратно к утконосам и кенгуру. Прикупила на бережку океана скромненькое бунгало в личное пользование, поплескалась в волнах, полежала на солнышке, потом собрала кое-какую информацию и все... Пи... дец! Вперед и с песней.
– С какой песней?
– тупо поинтересовался я.
– "О том, что мир огромен и прекрасен, Но всех милее нам родимый дом!" - рассмеялась.
– Что-то ты поплохел, Фонькин.
– Я - Иванов.
– Нет, ты уже Фонькин Эмиль Эдуардович.
– Ненавижу, - выплюнул с горечью.
– Что? Меня?
– Такие имена.
– Привыкай жить в цивилизованном обществе, Фонькин; нет, если не нравится такое Ф.И.О., поменяем, нет базара... Как только перейдем границу, - шутила.
– Ты отвлекаешься, - скрипел зубами.
– Можешь изложить свою "песню" в прозе. А, черт бы тебя побрал?!
И она исполнила мою вежливую и настойчивую просьбу. Лучше бы этого не делала. Слушая её, чувствовал, что умираю. От бессилия и ненависти. От беспомощности и обреченности. Пропадал от собственного слабоумия. От поражающего идиотизма.
Повторю, я бы не поверил всему услышанному, да беда в том, что сам был участником всех событий. А как можно не верить самому себе?
Впрочем, все эти события были вывернуты как бы изнаночной стороной, и я мог воочию увидеть грубые швы интриги, задуманной в маленькой и хорошенькой голове прелестницы, вышедшей из серного дыма преисподней.