ТАСС не уполномочен заявить…
Шрифт:
— А свитер снимать не хочется, что-то не жарко, — добавил он.
— И не надо, и не снимай.
Гостья с краешку осторожно присела на тахту и прислонилась губами к его лбу, желая узнать, нет ли у него температуры.
— Ты теперь только таким поцелуем меня будешь целовать? — чуть обиженно спросил музыкант.
— Мишель, умоляю, не начинай…
Лариса кинула мельком взгляд на дверь.
— А замок захлопывается автоматически? — поинтересовалась она.
— Да, — кивнул Михаил.
— Вот и отлично, — обрадовалась Лариса. — Посижу
— Лучше полежи тихонько…
— Мишель, — Лариса взяла его руку в свою, — сейчас же спи.
Мужчина послушно закрыл глаза. Сопротивляться у него не было сил. Через какое-то время рука его ослабла, и он засопел заложенным носом аллергика.
Лариса встала, осторожно подоткнула под Михаила одеяло со всех сторон. Она еще раз оглядела комнату, заглянула под тахту, под кресла и за них. Лицо ее выражало недоумение. Женщина вздохнула и начала одеваться. Она подошла к вазе с цветами. Осторожно вынула розы, стряхнув с них воду. Затем завернула букет в газету «Московский комсомолец».
Лариса подошла к тахте и наклонилась, чтобы поцеловать Михаила. Мужчина зашевелился и повернулся набок, спиной к ней. Она поправила одеяло, затем подошла к столу, взяла цветы. И подойдя к двери, поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется уходить… Грусть накатила на нее. Комок застрял в горле. И пришлось сделать усилие над собой, чтобы, наконец, тихонько выйти из номера.
Сильнее страсти, больше, чем любовь
Так и ехала она всю дорогу домой с этим комком в горле. И по мере удаления от Михаила чувствовала, что уже не только грусть, а тоска захлестывает ее.
Лариса открыла своим ключом дверь квартиры, и первое, что она услышала, был зычный голос тетки-генеральши, доносившийся из гостиной. И она подумала о том, что тетку Катерину сейчас меньше всего хотелось бы видеть, хотя, как племянница, она ее по-своему любила. (В конце концов, родственников ведь не выбирают).
На звук стукнувшей входной двери первой вышла мать, а за нею высунула в прихожую свою любопытную физиономию и тетка Катерина.
— Какие розы! Не страшны нам морозы, — громко сказала отцова сестра, беря букет из рук Ларисы.
— Мам, сделай мне горячего чаю, что-то в горле першит, — попросила Лариса, раздеваясь и освобождая себя таким, не сильно хитрым способом, от общения с родственниками за ужином.
Через пару минут она направилась в гостиную, где ужинала родня, поблагодарила отца за выполненную просьбу, чмокнув его в щеку. И прихватив бутерброд с сыром к чаю, попросила:
— Мам, разбуди меня завтра в десять утра, если я сама не проснусь.
И направилась в свою комнату. Она действительно неважно себя чувствовала. «Хоть бы не накаркать простуду», — подумала Лариса, переоблачаясь в мягкую махровую пижаму.
Дверь приоткрылась, и зашла тетка Катерина.
— Ну, признавайся, был прынец-то? А ресторация? — накинулась она с вопросами. — И добавила, —
— Было тридцать пять, — проговорила Лариса, и ей показалось, что она слышит свой собственный голос, как отдаленное эхо.
— Ну, значит, обсчиталась я, — тетка вздохнула и тут же с любопытством спросила, — так всё путем было? Вон синячищи какие под глазами. Знаю, от каких ноченек они бывают…
Ларисе хотелось сказать тетке Катерине только одно слово: «Уйди»! Но она пересилила себя и попросила: «Аптечку принеси».
Тетка послушно выполнила просьбу в надежде услышать что-нибудь интересное.
Лариса порылась в лекарствах, и, найдя среди них «Парацетамол», выпила сразу две таблетки.
— А у тебя, часом, не любовная лихорадка? — усмехнулась генеральша.
И не дождавшись ответа, сделала свои умозаключения:
— Чуток морозит, синяки, притомилась… Ну, значит, всё путем. Теперь бы только не залететь…
— Тетка… Тетка Катерина, — простонала Лариса.
— А что — неправа я? — самодовольно сказала генеральша и добавила, — ладно, отдыхай. И ешь получше. Для любовных занятий много сил надо. А ты всё какие-то диеты держишь, отощала совсем…
И видя, что племянница натянула на голову одеяло, тетка вышла из комнаты.
Лариса высунула голову, заглотнула воздуху. Она быстро нагревалась, ей было уже жарко и почти дурно от чая и таблеток парацетамола. «Теперь бы только уснуть», — подумала она с тоскою, понимая, что именно это как раз и невыполнимо по причине ее же самоедства.
Она встала, тихонько открыла дверь и прислушалась. Ужин всё еще продолжался в другом конце большой квартиры.
Лариса быстро прошмыгнула в родительскую спальню. Она знала, что у матери на тумбочке всегда есть лекарство — «элениум» или что-то еще в таком же духе. Захватив пару таблеток, она вернулась к себе в комнату и запила их остатками чая.
«Я всё делаю неправильно, — самоедничала она. — Вчера коньяк смешала с шампанским. Сейчас парацетамол соединила со снотворным. И весь невыветрившийся из меня алкоголь в итоге смешала с психотропным и прочим лекарством. Что у меня назавтра будет с головой? Впрочем, завтра будет завтра. А сейчас только бы уснуть и ни о чем не думать»…
Наутро матери не пришлось будить Ларису. Она сама проснулась в девять утра от тревожного толчка. И первая мысль была о Михаиле: «Как он там, родной? Не стало ли ему хуже, не поднялась ли температура?»
А у самой голова была чугунная. Она выпила кофе, насильно впихнула в себя пару ложек овсянки. И начала слоняться по квартире, то и дело, поглядывая на часы. И когда стрелка больших настенных часов зависла на 10.30, вдруг поняла, что вот просто нет никаких сил ждать еще эти полчаса, находясь в неведении.
И она набрала заветный номер.
Михаил отозвался тут же.
— Лорик, — радостно откликнулся он на приветствие. — А я сам проснулся минут двадцать назад.
— Как ты себя чувствуешь?