Тавматургия
Шрифт:
ПОГРЕБНЯК (поднимаясь). Извините, товарищи, у меня совещание. Не хочу опаздывать.
САВЕЛИЙ (встает перед дверью, весело). А я вас не выпущу, пока не признаетесь.
ПОГРЕБНЯК. Позвольте пройти, молодой человек.
БРИТОГОЛОВЫЙ. Юрий Михайлович, может, охрану вызвать?
ПОГРЕБНЯК (смотрит на Савелия). Не надо — мы друг друга поняли.
САВЕЛИЙ пропускает замминистра в дверь.
БРИТОГОЛОВЫЙ.
САВЕЛИЙ и ТАМАРА только что поужинали цыпленком табака, ТАМАРА сидит напротив грустного, растерянного мужа, потом начинает убирать со стола, загружает приборы и тарелки в посудомоечную машину.
САВЕЛИЙ. Не понимаю! Это же полный абсурд! Бредятина! Я всегда все делал по правилам: мне откатили — я отстегнул. Занесли — я соответственно. Если нужно бюджет освоить — пожалуйста, с дорогой душой. Часы понтовые, машина понтовая — ничего не прячу, не таюсь, живу как все нормальные люди — с открытым забралом. И вдруг — приехали. Поезд дальше не пойдет.
САВЕЛИЙ налил себе красного вина — не первый уже бокал, выпил его почти залпом, в два приема. Вино оттягивало, но несильно.
ТАМАРА. А я уверена, что тебя подставили.
САВЕЛИЙ (кипятится). Зачем? Кто меня подставил? Кому это нужно?
ТАМАРА. Не знаю. Интуиция. Кремлевские давно объявили, что будут сокращать чиновников, — вот они и начали. Прогибаются перед народом.
САВЕЛИЙ. Том, ты сама подумай: убирать меня, чтобы посадить такого же, как я, да еще подделать зачем-то мой паспорт! Это же полный абсурд! Я же в милицию могу пойти.
ТАМАРА. И пойди.
САВЕЛИЙ. И пойду. А что мне остается делать? Хотя ты понимаешь, как эти пираньи меня разденут — с кожей и с мясом, обдерут как липку. Да еще неизвестно, чем все закончится, — вдруг у этого гада сильная крыша? Он, когда мой паспорт показывал, вообще не волновался.
ТАМАРА. Но у тебя ведь тоже есть какая-то крыша? Или нет?
САВЕЛИЙ. Том, у нас не бизнес, а обычное министерство, каких пруд пруди. Наша крыша — государство. Но с ментами или тем более с чекистами никто бодаться не будет. Прошли те времена.
ТАМАРА. Налей мне, пожалуйста, вина. А Юрий Михайлович? Погребняк? Ты говорил, он из этих?.. А — ну да. (Поняла, что сморозила глупость).
САВЕЛИЙ. Вот именно.
ТАМАРА. Может, все-таки разыграли? Я, помню, читала где-то, один начальник в собственный офис вызвал ОМОН, всех на пол положили, напугали до полусмерти — оказалось, шутка, юмор у них такой. Завтра придешь на работу, а там…
САВЕЛИЙ. Завтра я не войду в здание — мой пропуск аннулирован.
ТАМАРА раздевается, снимает белье — САВЕЛИЙ видит ее темный силуэт. Мандариновый свет ванной служит жутковатым, тревожным фоном. ТАМАРА ложится в постель рядом с мужем, нежно его обнимает, целует в шею, в плечо.
ТАМАРА (шепчет).
САВЕЛИЙ (в прострации). Да.
ТАМАРА. Умоляю, не переживай. В твоем возрасте нельзя — бывают ранние инфаркты. Завтра что-нибудь придумаем. Слышишь? Я тебе обещаю.
САВЕЛИЙ. Ладно.
САВЕЛИЙ просыпается под утро, встает с постели, бредет в туалет. Слышно, как он спускает воду. Возвращается в спальню и… Видит на своем месте в постели, рядом с женой, на том самом месте, которое он оставил только что, минуту назад, — совершенно постороннего мужчину. Чем-то этот другой (а именно гладко выбритым черепом) похож и на самого САВЕЛИЯ, и на того гаврика, что вчера утром вторгся в его кабинет. Хотя занять чужой кабинет — это одно, а залезть в постель к чужой жене, к его, САВЕЛИЯ, законной жене, — это, согласитесь, уже совсем другое, это беспредельная наглость, за которую следует наказывать со всей жестокостью военного времени. Нет, стоп — да разве сейчас война? Конечно. А Северный Кавказ — это что, не война? Может быть, этот наглец оттуда и прикатил. Кстати, не удивлюсь, если так оно и есть. Они занимают наши рабочие места, они покупают наших женщин.
Некоторое время САВЕЛИЙ находится в ступоре — думает, что предпринять. Как есть, в трусах и футболке, отправляется на кухню — выбирает большой, остро наточенный тесак, которым ТАМАРА разделывает мясо, когда сама готовит, что случается нечасто, поскольку она любит поужинать где-нибудь в городе, обычно в «Джонке» или в другом недорогом китайском ресторане. САВЕЛИЙ возвращается с полпути, отменив первоначальный план, прячет все опасные ножи (включая тесак) в посудомоечную машину. Идет по коридору мимо детской, заглядывает в КСЮШИНУ комнату — ребенок, слава богу, в своей кроватке, ее не подменили, не успели, подлецы.
САВЕЛИЙ идет в прихожую, стараясь действовать бесшумно, отодвигает зеркальную дверь шкафа-купе, роется внутри, перебирает клюшки для гольфа, выбирает показавшуюся правильной — подходящей для хорошего нокаутирующего удара по башке, прямо по лысой башке.
Возвращается в спальню и очень осторожно, стараясь не испугать, расталкивает жену. ТАМАРА открывает глаза, еще подернутые дымкой сна, непонимающе смотрит на САВЕЛИЯ, постепенно удивление не до конца очнувшегося человека превращается в панический страх — он заполняет ТАМАРИНЫ глаза, как бесшумное наводнение. САВЕЛИЙ прикрывает ей рот ладонью — вдруг закричит, вспугнет врага.
ТАМАРА. Что случилась? Где Ксения?!
САВЕЛИЙ (шепотом). Она там, не кричи. Вставай и иди за мной, только тихо.
ТАМАРА (в ужасе). Кто вы такой? Я никуда не пойду! Что вам нужно? Кто вы такой?!
Тут настал черед САВЕЛИЯ испугаться. До сих пор он сидел у постели на корточках, теперь же распрямился, хрустнув суставами, и отступил на шаг. Вид его был бы комичным — трусы тортиками, бледные волосатые ноги, клюшка для гольфа, зажатая в трясущихся руках, — если бы не трагическое выражение лица и бескровные губы.