Тавриз туманный
Шрифт:
– А слышал ты о сегодняшних листках?
– вдруг вспомнила она.
– Ну как же не слышал, я сам читал их.
– Я сделала перевод с воззвания и послала американскому послу в Тегеран и министерству иностранных дел в Вашингтон. У американского консула возникла замечательная мысль. Он решил помочь тайному обществу. В этом отношении уже даны кое-кому определенные инструкции, чтобы расширить это дело.
– Да, но ведь виновники уже пойманы...
– Это не имеет значения. В это дело замешаны два известных мучтеида, ярые монархисты и сторонники России. Поэтому царский консул постарается замять это дело. О каждом из них в свое время были им написаны и посланы в посольство и министерство иностранных дел целые фолианты хвалебных од. Теперь для того,
После этого девушка ушла переодеваться, а я стал раздумывать о намерении американского консульства использовать нас против русских и англичан.
Переодевание мисс Ганны отняло целых полчаса. Наконец, она вышла в новом роскошном платье.
Это был первый мой выход с мисс Ганной в Тавризе, и она была очень довольна. Всю дорогу она говорила о своем неопределенном положении.
– Я не могу тебя понять, - сказал я, - ты умная, развитая девушка. Ты знаешь, что любви свойственно возбуждать различные мысли и подозрения. Порой, раздувая мелкие чувства, любовь может придать им непривлекательный вид. Те, кто не умеет обуздать и отогнать эти мысли, могут дойти до самоубийства. Вот почему ты не должна давать места подобным размышлениям. У нас должна быть одна цель; мы должны любить искренней, чистой любовью и с корнем вырывать мешающие нам тернии и колючки. А колючки и тернии, это неуместные сомнения, беспочвенные подозрения.
Мы подошли к дому Гаджи-Али-аги.
– Все это я знаю, - беспомощно сказала Ганна, слушавшая меня молча, но что из этого? Нужно уметь побороть себя, а я этого не могу.
Дверь нам открыл сам Гаджи-Али-ага с фонарем в руке. До самого дома мы шли по саду, освещенному всего парой фонарей.
На террасе же было светло, как днем. Не успела мисс Ганна подняться на террасу, как навстречу ей вышла стройная черноглазая девушка с длинной, густой косой, переброшенной через плечо на грудь.
Я был с ней знаком и представил ей мисс Ганну.
– Дильбер-Али-заде!
– назвала она себя, пожимая руку мисс Ганны.
Они заговорили по-английски, и я ничего не мог понять. Мы перешли в большой салон, а мисс Ганна и Дильбер-ханум во внутреннюю комнату. Через некоторое время явился и Мешади-Кязим-ага. Вся семья собралась вокруг чайного стола. Девушки продолжали говорить по-английски.
– Иранские девушки крайне восприимчивы к культуре, - заметила мисс Ганна, обратившая внимание на безукоризненное английское произношение Дильбер-ханум.
– Не понимаю, почему их не определяют в американские школы?
– Обучение в этих школах требуют, во-первых, больших средств, возразил Гаджи-Али-ага, - а во вторых, никто не согласится, чтобы его дочь ходила с открытым лицом.
– Разве наши школы не бесплатны?
– Нет, - ответила Дильбер-ханум.
– Обучение бесплатно лишь для тех детей, которые собраны американцами. Остальные обязаны вносить плату за учение.
...- Американская школа, - продолжал Гаджи-Али, - не дает возможности определять туда азербайджанок, так как ее программа, включающая такие дисциплины, как христианский закон божий, церковное богослужение, изучение евангелия и т. д., отталкивает азербайджанок, не желающих воспринимать воспитание священников и монашек. Они поддаются воздействию миссионеров.
– Ну, что же, - возразила мисс Ганна.
– Можно ведь проходить все предметы и даже уроки закона божьего, чтобы не нарушать школьной программы, и в то же время не подпадать под влияние миссионерской школы. Американские школы - большие культурные очаги на Востоке. Можно только сожалеть, что иранцы не пользуются ими!
– Особенно жалеть не о чем, - вмешался в разговор я.
– Не надо забывать, что человек и особенно молодое существо не может забыть впечатлений, полученных в детстве; школа имеет огромное влияние на формирование ума и характера. Вот в этом и наше разногласие с мисс Ганной. Она говорит, что можно проходить все предметы и в то же время не подпасть под
– Пожалуйста, пожалуйста, - поспешила ответить мисс Ганна с деланной улыбкой.
– Говорите, не стесняйтесь.
– Ваши замечания правильны. Я прошу вас продолжать!
– в свою очередь попросила Дильбер-ханум.
– Ребенок не может остаться свободным от влияния школы. Если возьмем педагогические приемы и методы, применяемые в иностранных школах в Иране или других странах Востока, и внимательно присмотримся к ним, мы убедимся, что там, помимо религиозной опасности, кроется опасность более грозная; помимо миссионерского гипноза, в этих школах налицо и все условия колонизаторской политики. Эти школы, каким бы правительством они ни были открыты, следует рассматривать, как подготовку к будущей колонизации, будущему захвату. Эти школы препятствуют развитию местной национальной культуры. Окончившие их люди Востока, напичканные различными взглядами, воспитанные не в едином духе, не сумеют создать собственную национальную культуру и, что еще хуже, даже не захотят ее создавать.
– Но хотя бы один факт изучения языка и умения говорить по-английски, как англичанин, разве не культурное достижение?
– спросила мисс Ганна.
– Опять-таки я не могу с вами согласиться, - возразил я.
– Одно знание языка не определяет еще культуры. Если бы эти школы давали здоровое знание, не отравляли детей догмами религии и церкви, не прививали им миссионерских идей, и не завлекали в сети колонизаторов, тогда я присоединился бы к мисс Ганне и вместе с ней сказал бы, что американские школы на Востоке - огромные культурные очаги. Спросим теперь саму мисс Ганну, есть ли у нее возражения?
– Нет, - ответила та.
– Теперь я возвращаюсь к вопросу о том, что знание языка делает человека культурным. Конечно, язык играет огромную роль в деле повышения культуры. Но это не значит, что культура зависит от знания языка.
– Что же вы предлагаете?
– спросила Ганна.
– Иран должен добиваться закрытия всех иностранных школ, преследующих колонизаторские цели, и открыть школы, могущие создать собственную национальную культуру. Если бы иностранные школы на Востоке были открыты с целью воспитать детей в интернациональном духе, каждый должен был бы приветствовать это начинание. В таких школах нужно было бы наряду с государственным языком колонизаторской страны вести занятия и на местных языках. Если б колонизаторское правительство, являясь сторонником религии, вело преподавание вероучения местного населения, то и это было бы не так уж страшно, так как учащийся, получив в школе научные знания и повысив свой культурный уровень, мог бы постепенно освободиться и от собственной религии и стать противником фанатизма. А в американских и иных иностранных школах дело обстоит иначе; в них основным предметом является религия и все знания даются под этим углом зрения. Согласитесь, что такие знания не могут возбудить желания борьбы с религией.
– Если мисс разрешит, - вмешался в разговор Гаджи-Али-ага, - я подкреплю фактами высказанные товарищем мысли. Дильбер-ханум в этом году окончила американскую школу. Теперь я наблюдаю за ней, хочу определить ее характер, навыки и склонности, и вот, к чему я прихожу. Девочка не тавризянка и не американка, не азербайджанка и не англичанка, девочка не мусульманка и не христианка. Если бы Дильбер-ханум могла, отрешившись от одного, всецело присоединиться к другому, избрать в жизни один, определенный путь, на этом пути она построила бы свое будущее. Теперь же она не может создать себе круга, общества ни среди нас, ни в семьях, с которыми мы общаемся. Все в нас ей чуждо. Это относится ко всем обучавшимся в миссионерских школах. Так, например, питомцы французской школы, преследующей французскую колонизаторскую политику, хотели бы не сами переселиться во Францию, а Францию перетащить на родину, так как они воспитаны, как пропагандисты колонизации.