Тавриз туманный
Шрифт:
Махру вслушивалась в мои слова, переводя взгляд с меня на Нину. Казалось, она с трудом подавляла готовые вырваться, застрявшие комом в горле слова.
Чувствуя, что она сдерживается из-за Нины, не хочет говорить при ней, я взял ее за горячие от жара полные ручки и, гладя их, сказал:
– Махру-ханум, Нина любит и вас и меня. Она не враг вашему отечеству. Ужас охватывает ее при одной мысли о том, что тавризцы уничтожаются, что страна захвачена царскими войсками. Говорите, не бойтесь. Не сравнивайте ее с Ираидой.
Нина
Они обнялись. Эта сцена на мгновение заставила меня забыть всю горечь последних дней.
– Милая Махру!
– воскликнула Нина.
– Я друг иранской бедноты, изнемогающей под ударами казачьих плетей. Верь мне так, как веришь собственному сердцу.
– Рассказывали вы ей о том случае?
– спросила Махру, пожимая мою руку.
– Да, рассказывал. Нина дорожит всем, что дорого вам.
Махру провела языком по горячим воспаленным губам и, тяжело вздохнув, сказала:
– Сколько людей уничтожили и сколько еще собираются уничтожить! А мой бесчестный брат радуется этому. Свое будущее он строит на трупах сотен бедняков.
И она вновь заплакала.
– Какое чистое, какое прекрасное сердце!
– воскликнула Нина.
Нам не удалось говорить больше. Надо было отправляться в консульство. Сардар-Рашид и Ираида были готовы.
Нина и я уговорили Махру не выходить из дому и, оставив ее на попечении служанки, распрощались.
На прилегающих к консульству улицах было такое сильное движение, что мы вынуждены были ехать, с трудом пролагая себе путь в густой толпе. Тут на каждом шагу можно было натолкнуться на новое происшествие и в каждом происшествии стать свидетелем новых ужасов.
Среди задержанных казаками тавризцев, которых вели в сад Шахзаде, были и четыре женщины в чадрах. Их чадры при движении распахивались, и тогда можно было видеть надетые на них брюки с красными нашивками.
Казаки утверждали, что это скрывающиеся под чадрой бойцы незмие, задержанные в момент бегства из Тавриза.
Сардар-Рашид приказал кучеру остановить фаэтон. Очевидно, он верил в болтовню казаков, мы же, разумеется, не верили этому, зная, что все числящиеся в списках бойцы незмие успели покинуть город.
Сардар-Рашид. окликнул казачьего офицера. Обернувшись и увидев лицо, одетое в русский генеральский мундир с орденом на груди, офицер подошел и, вытянувшись, взял под козырек.
– Слушаю, ваше превосходительство!
– За что арестованы эти женщины?
– спросил сардар, знаком разрешив офицеру держаться вольно.
– Это - восставшие против правительства его величества. Переодевшись, они собрались бежать из города.
– Это хорошо, что вы их арестовали, - рассмеялся Рашид - Только ведь это не мужчины,
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
– ответил офицер, снова вытянувшись и отдавая честь.
Мы молча наблюдали эту сцену из своего фаэтона.
– Если бы черная чадра ислама не угнетала и не ослепляла сочувствующих революции женщин, то несколько дней тому назад мы имели бы в рядах восставших тысячи вооруженных тавризянок!
– сказала Нина, когда мы двинулись дальше.
– Тавризские женщины, - ответил я, - называющие своих бойцов не иначе, как "храбрый юноша", не зря дали им это прозвище.
А между тем контрреволюционная мразь, нагло хохоча, распевала в лицо переодетым женщинам памфлеты на незмие:
Храбрецом я стал, поверь.
В песьей своре - знатный зверь.
Раньше был Гулам-Гусейн
Имя мне Хавер теперь
– Клянусь!
– с негодованием воскликнул Алекпер, - при виде таких безобразий, стыдишься назвать себя иранцем.
– Мы не стыдиться должны, а гордиться, - возразила Нина.
– Ни в одной из колониальных стран не было до сих пор восстания в таком масштабе, как в Иране. Если тавризцы часто становились на ложный путь, то исключительно благодаря религиозному фанатизму и отсутствию руководства. Тавризцев обманывают и продают иностранцам, главным образом, духовные вожди. Вот почему безверие тут необходимо, как воздух и солнце. Причину революционной пассивности крестьян также надо искать в сильном влиянии духовников, которые являются в Иране одновременно и помещиками.
– Что можно сделать в стране, где сам государь, приобретая деревни и отбирая земли крестьян, становится одним из крупнейших помещиков?
– сказал я, подтверждая слова Нины.
– Что можно сделать?
– горячо ответила Нина.
– Бороться против существующего строя и создать такой образ правления, который бы мог разрешить аграрный вопрос и отдать землю народу!
– Верно, - отозвался я, - в будущем иранская революция должна пойти и по этому пути.
Мы подъезжали к консульству. Группа организованных контрреволюционерами хулиганов во всю глотку распевала памфлеты.
У ворот консульства толпились царские подданные или находящиеся под покровительством царя лица, шпионы и предатели.. Словно бесы, шныряли взад и вперед моллы-чалмоносцы и длиннополые царские лазутчики, спеша вручить консулу списки революционеров. То и дело слышались разговоры:
– Задержу! Пусть хоть в небесах скрывается, от нас не убежит!
– Клянусь своими святыми предками, он не успел скрыться из Тавриза, ведь за ним слежка.
– Я справлялся. Мне говорил человек, видевший его собственными глазами.