Тавриз туманный
Шрифт:
Этот приказ консула, напечатанный на фарсидском языке и расклеенный по городу, мы сами читали еще два дня тому назад. Приказу консула вторило обращение, выпущенное от имени Гаджи-Самед-хана Шуджауддовле:
"К НАСЕЛЕНИЮ ТАВРИЗА:
С 6 числа месяца махаррема город Тавриз объявляется на военном положении. Начиная с этого дня, каждый житель Тавриза, в доме которого будет найдено оружие, каждый, в доме которого будут скрываться преследуемые царскими законами лица, каждый, кто позволит оскорбить словом или действием солдата царской армия или находящихся под покровительством
Нэйматабад. Гаджи Шуджауддовле Самед-хан
Махаррема 6 дня 1328 года Гиджры".
– Значит, - сказал Алекпер, прочитав обращение, - если раненый в бою солдат упадет перед домом, в котором нет ни одного мужчины, дом этот будет снесен, а находящиеся в нем женщины и дети расстреляны. Вот почему население в целях самосохранения подбирало трупы и бросало их в рвы и колодцы, чтобы скрыть следы.
Мы покинули кладбище. На ближайшей улице мы встретили большую толпу царских и шахских приспешников.
Мы отошли в сторону. Во главе этой толпы шел известный царский холоп Гаджи-Мир-Курбан. Подобрав чоху под мышки и засучив рукава, он громко читал следующие стихи:
Милость аллаха пребудет над тобой,
Но если перейдешь границы, опозорит тебя.
Читая эти стихи, Гаджи-Мир-Курбан поворачивался и осыпал руганью человека, которого вели следом.
Всмотревшись в лицо этого человека, мы с удивлением узнали Шейх-Салима, задержанного и препровождаемого теперь в русское консульство. Нас удивляли не действия царской оккупационной армии, так как она руководствовалась приказом свыше, а то, что один тавризец задерживал другого, чтобы предать в руки царского военно-полевого суда. Это действительно было достойно удивления.
– Теперь мы уже не боимся твоей революции, твоих Саттара, Багира, кричал Гаджи-Мир-Курбан, то и дело оборачиваясь к Шейх-Салиму и плюя ему в бороду.
– Армия императора, словно лев, стоит за нами. Недаром меня зовут Мир-Курбаном, я уничтожу вас со всем вашим потомством, сукины дети. Всех вас я поодиночке повыловлю...
Многие из толпы бросали в Шейх-Салима камнями и кусками льда. Лицо и голова его были разбиты, кровь стекала по бороде
Снова послышался голос уличного певца Кер-Аскера, Сказанные в свое время Шейх-Салимом слова, переложенные им теперь на стихи, вызывали всеобщий гогот.
Даст бедняку хлеб с маслом конституция,
Каждая рисинка в плове будет с вершок, конституция.
Будет есть вкусные шашлыки бедняк
И не станет кланяться богачам.
В конце концов на обед и ужин мы траву едим,
Не нашли мы и кусочка халвы, о конституция.
Шейх-Салим шел, опустив голову и не оглядываясь по сторонам Уверенный в своей гибели, он ни на что не реагировал: даже удары камней, казалось, не причиняли ему боли, и он ни разу не вздрогнул.
Я еще раз почувствовал жестокую ненависть и презрение к себе за то, что в свое время, имея в руках оружие и возможность, мы не уничтожили изменников, от которых ждали в будущем всевозможных мерзостей. Тогда мы преспокойно могли бы раздавить
"Вы живете, благодаря нашей ошибке!
– мысленно сказал я, обращаясь к Гаджи-Мир-Курбану.
– Я надеюсь, что наша смена этих ошибок не повторит. Она не оставит безнаказанными Мир-Курбанов, Мир-Мухаммедов, Мирза Фатуллаханов* и всех прочих, которые готовят гибель тысячам бедняков.
______________ * Все эти три сеида состояли на службе в царском консульстве.
– Нам не надо было распускать вооруженные силы!
– проговорил Алекпер, дрожа от гнева.
– Нам надо было драться до конца.
В ЦАРСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ
Рано утром пришла Нина и принесла мне двенадцать пропусков.
– Если понадобится, принесу еще, - сказала она.
– Раздай товарищам для беспрепятственного хождения по городу.
Затем она передала мне письмо Сардар-Рашида.
"Уважаемый Абульгасан-бек!
Излишне писать о тяжести постигшего нас горя. Как сообщает господин консул, голова покойного мужа нашей несчастной Махру найдена.
Уважаемый Абульгасан-бек, принимая во внимание наше родство, честь имею просить Вас пожаловать с вашими друзьями и знакомыми ко мне, чтобы должным образом почтить память покойного.
Смею надеяться, что нас почтит и уважаемая Нина-ханум, будет и семья господина консула. Прошу пожаловать к 11 часам дня.
Ваш покорный слуга
Рашид
Махаррема 7 дня".
Придется пойти, - сказал я.
– Сейчас нам особенно следует еще теснее связаться с консулом и постараться рассеять подозрения, если они у него возникнут. Мы должны использовать знакомство с консульством в нашей борьбе с царской оккупацией. Возьмем с собой и товарища Алекпера.
Времени было еще достаточно. Служанка внесла самовар. Нина заварила чай. Вскоре пришли и жена Мешади-Кязим-аги с невестками Санубэр-ханум и Тохве-ханум, которые вот уже два дня жили здесь. Они узнали о приходе Нины и пришли с ней повидаться.
После завтрака, к 11 часам, Нина, Алекпер и я в фаэтоне отправились к Сардар-Рашиду.
– Ваш приход, сударь, еще более возвысит нас в глазах консула. Я безгранично благодарен вам!
– воскликнул Сардар-Рашид.
Алекпер прочитал полагающуюся молитву по Смирнову и был Ниной представлен Сардар-Рашиду и Ираиде как мой компаньон.
Ираида и Сардар-Рашид вторично пожали руку товарищу Алекперу. Махру-ханум не показывалась. Когда я спросил о ней, Ираида объяснила, что Махру-ханум, потрясенная своим горем, лежит больная.
Попросив разрешения, Нина и я отправились к ней. Она была в постели.
– Вы умная, рассудительная женщина, - сказал я, стараясь утешить Махру, - у вас независимый образ мыслей. Как бы ни было тяжело ваше горе, вы не должны забывать о своем здоровье и о будущем. Не предавайтесь отчаянию, Махру-ханум. Будьте тверды. Вы знаете, что жизненный путь имеет подъемы и спуски, и люди вынуждены считаться с этим. Несчастье, случившееся с вами, постигло и тысячи других людей... Я хочу сказать, что не вы одни...