Тавриз туманный
Шрифт:
Кем Джанаб-Гасим был убит в странный час.
Где султан Кербалы был покинут тобой?
Кровь Гусейна кто пролил жестокой рукой?
Все это вызывало слезы у тавризцев и смех у иностранцев, с любопытством наблюдавших это шествие.
– Яман* Гусейн!
– передразнивали казаки, ударяя себя в грудь в то время, как процессия с криками "О, Гусейн!" проходила по улицам, а группа молящихся пела, словно стонала:
______________ * Плохой, скверный.
Увы, Гусейн, чей дом разбит во прах.
Увы, Гусейн, чья
В это же самое время солдаты с ружьями наперевес вывели осужденных революционеров из тюрьмы и повели к возведенные у Сарбазханы виселицам. Впереди шагал Сигатульислам, за ним Шамсуль-улема и Ага-Магомед-кавказец, а за ними два младших сына Али-Мусье, Зиялуль-улема и Садикульмульк.
С площади доносились крики толпы:
"О лев, на помощь к нам сегодня ты явись!"
– Да, - сказал Садикульмульк шедшему с ним рядом Зиялуль-улема, именно: "о лев, на помощь к нам сегодня ты явись!" А мы продолжим от себя: "Проклятие такому вероломству!"
Сотни выстроившихся вокруг виселиц солдат стояли в полном молчании. В передних рядах находились все активные контрреволюционеры. Они внимательно слушали приговор, который читал председатель военно-полевого суда. В приговоре эти руководители революции характеризовались как бандиты, напавшие на мирных солдат, пришедших из России обеспечить населению Тавриза мир и тишину.
Ах, если б мы в тот миг кровавый
Могли быть в Кербале!
опять донеслось пение толпы с площади и прокатилось над виселицами в тот момент, когда Сигатульислам, сбросив верхнюю одежду, поднялся на помост. Намыленная царем петля Гаджи-Самед-хана была уже накинута на его шею, но табурет еще не был выбит из-под его ног. Использовав этот короткий миг, Сигатульислам, став лицом к толпившимся тут контрреволюционерам, успел произнести следующее Двустишие "Хейрета":
Мянсур у виселицы сказал: "Правда на моей стороне!"
Любящие правду мужи следуют по этому пути...
В этот момент солдат, на обязанности которого лежало выбивать табурет из-под ног приговоренных, сделал свое дело
Траурные процессии продолжались, и Зиялуль-улема, поднимаясь на табурет, не мог не слышать доносившихся с улиц криков:
Увы, зачем в тот страшный день
Мы не были с тобой в Кербале, о, Гусейн!
Встав на табурет, он обратился к толпе с двустишием Садика Тавризи:
Мы почивали во мраке небытия.
Очнулись и опять погружаемся в сон.
Смертные приговоры были приведены в исполнение, а мистерии, посвященные дню ашуры, все продолжались. Проходя мимо базара "Амир", я встретил Тутунчи-оглы.
– Откуда?
– спросил я
Он хотел что-то сказать и не мог. Голос его пресекся, спазмы душили его.
– Возьми себя в руки, пойдем!
– сказал я.
– Как могу я взять себя в руки!.. Мы раздавлены, кто у нас остается? На кого мы можем опереться?
– Мы можем опереться на широкие массы,
Несколько успокоившись, он рассказал о том, как раздал пропуска, изготовленные нами по образцу консульских.
Проходя мимо мечети, мы увидели у ее дверей дервиша, который был известен тем, что за определенную плату произносил проклятия и был прозван "проклинателем"
По случаю казни руководителей революции сегодня он несколько изменил содержание своих проклятий и не проклинал ни Езида и Шумра, ни Омара и Османа, ни других противников имамов. Для своих проклятий он избрал новые, злободневные темы:
Проклятье мучтеиду, носящему русские брюки!*
______________ * В момент казни на Сигатульисламе были диагоналевые брюки.
Проклятье мучтеиду, одевавшему пояс на плечи!*
______________ * Сигатульислам носил помочи.
Проклятье мучтеиду, почитавшему Али богом*
______________ * Шейх-Салим принадлежал к мучтеидам секты "шейхи" и его прозвали "признающим Али богом"
Проклятья тем, кто носит бороду на затылке!*
______________ * Магомед Кавказлы не брил головы, за что его прозвали "носящим бороду на затылке". (Примечание автора).
Пока он изрекал свои проклятия, собравшаяся вокруг толпа вторила ему в такт:
– Тысячи проклятий!
– Послушай, почему ты не поддерживаешь?
– укоризненно говорили некоторые, обращаясь к соседям.
– Ведь есть у тебя язык? Небось не немой?
Мы двинулись дальше и встретили Мир-Муртузу, сына Мир-Манафа Сэррафа.
В сопровождении своих слуг он ехал на белом осле, когда навстречу ему тоже верхом на осле и тоже в сопровождении толпы слуг показался Мирза-Масуд-ага, сын мучтеида Гаджи-Мирза-Гасан-аги.
Пока оба осла обнюхивали друг друга, седоки разговорились.
– Наконец-то выбили из голов тавризцев сумасбродные идеи этих еретиков!
– начал Мирза-Масуд-ага.
– Сударь, ведь есть же у нашей страны и у нашей веры покровитель, не бросил же нас заступник веры на произвол? Видали? Ни пушки, ей пулеметы, ни войска не могли взять этих окаянных, а стоило протянуться руке императора, как сразу уничтожила проклятых. Без всякого сомнения этой рукой руководил сам аллах и наша святая вера.
– Тысяча благодарений всевышнему!
– отозвался Мир-Муртуза. Покровитель ашуры примерно наказал тех, кто смеялся над ашурой и называл ее проявлением фанатизма. Если бы не милость императора, не очистился бы Тавриз от врагов веры и скоро эти проклятые отняли бы у нас возможность соблюдать ашуру. Сейчас я из консульства. Господин консул звал меня поговорить по делу и вскользь заметил, что пока Сигатульислам, Шамсуль-улема, Зиялуль-улема, Садикульмульк, Ага-Магомет-кавказец, и оба сына Али-Мусье...