Тавриз туманный
Шрифт:
– Будет исполнено, ваше превосходительство!
– ответила Нина и снова вернулась к фортепьяно.
Почти все приглашенные были уже в сборе. Ждали только прибытия генерал-губернатора, чтобы перейти к столу.
Наконец, доложили о его приезде. Приглашенный консулом небольшой оркестр заиграл иранский марш, и под звуки его в зал вошли Гаджи-Самед-хан, Этимадуддовле, двоюродный брат Гаджи-Самед-хана - комендант города Махмуд-хан, Сардар-Рашид с Ираидой и Махру-ханум. Кроме генерального консула, все приветствовали Гаджи-Самед-хана,
– Мы не забыли вас. Как-то вы были удостоены чести присутствовать на банкете его превосходительства.
Почувствовав, что он говорит со мной несколько свысока, как господин со слугой, консул сказал подчеркнуто настойчиво:
– Абульгасан-бек является как бы членом нашей семьи, и мы уверены в чувствах его глубокого уважения к вашему превосходительству. Внимание к Абульгасан-беку мы расцениваем, как проявление дружбы к нашей семье.
После этих слов консула Гаджи-Самед-хан заметно изменил тон в отношении меня.
– При первой встрече господин произвел на меня самое благоприятное впечатление. Я сразу оценил его благородство. Пребывание господина в Тавризе я считаю большим счастьем для нас.
– Необходимо оградить жизнь и благополучие уважаемого Абульгасан-бека и его родных, - добавил он, повернувшись к Сардар-Рашиду - Сколько бы охранных удостоверений ему ни понадобилось, не отказывайте.
– С радостью исполню ваше приказание, - почтительно кланяясь, ответил тот.
Я почувствовал некоторое удовлетворение. Распоряжение Гаджи-Самед-хана об охранных удостоверениях избавляло нас от необходимости продолжать выпуск своих удостоверений и давало возможность сотням революционеров выехать из города.
За стол еще не садились. Разбившись на группы, некоторые гости сидели, некоторые прохаживались по залу. Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и я прогуливались по одной стороне зала, дочери консула с Ниной и Ираидой по другой. Сначала Этимадуддовле, а затем и Махмуд-хан с супругой консула присоединились к маленькому обществу, составленному дочерьми консула. Я издали наблюдал за ними.
Подойдя к Нине, Махмуд-хан взял ее под руку, но Нина отдернула руку и отошла в сторону. Через несколько минут Махмуд-хан снова пытался овладеть рукой Нины, но та, отвернувшись, оставила подруг и подошла ко мне.
Наконец, сели за стол. Всякий раз, поднимая бокал, Махмуд-хан бросал на Нину выразительные взгляды, как бы говоря ей "Пью за ваше здоровье!"
Было произнесено много тостов. Тут же за столом были разрешены многие вопросы. Разрешился вопрос и об Этимадуддовле.
– Этмадуддовле заслуживает полного доверия, - сказал Гаджи-Самед-хан, и достоин носить звание правителя Урмии.
– С нашей стороны возражений нет, - заметил консул.
Присутствующие стали поздравлять Этимадуддовле. Произнесли тост за Махмуд-хана. Все подняли бокалы, кроме
После ужина гости перешли в другую комнату, а я, решив, что сейчас начнутся интересующие меня разговоры конфиденциального характера, задержался.
– Прошу, - сказал консул и, взяв меня под руку, провел в гостиную.
Кроме консула, там были Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и Этимадуддовле.
Принесли чай и кальян.
– Переведите консулу, - попросил меня Гаджи-Самед-хан, когда разговор коснулся арестов и казней, - что я не советую вешать брата Саттар-хана Гаджи-Азима и его двух сыновей. Мы взорвали их дом и конфисковали все их имущество. Я полагаю, что этого достаточно и советую освободить их.
– Надо обосновать это предложение, - недовольным тоном ответил консул.
– Они пользуются в Тавризе большим влиянием, - с трудом выдавил Гаджи-Самед-хан, обеспокоенный возражением консула - Саттар-хан еще в Тегеране. И кроме того, Гаджи-Азим не принимал участия в смутах.
– Все мероприятия императорского правительства имеют целью упрочить положение генерал-губернатора. Если подобные элементы не будут уничтожены, в Тавризе снова могут вспыхнуть беспорядки. Но если все-таки господин губернатор не советует, мы не возражаем.
– Что касается казни Гусейн-хана из Маралана, - продолжал Гаджи-Самед-хан, - то у меня возражений нет. Только я рекомендовал бы отправить его в Хой и казнить там. Здесь его казнь может вызвать возмущение маралинцев. Это очень беспокойный народ.
– Как вам угодно, - ответил консул, - мы не хотим вмешиваться во внутренние дела Ирана. Эти вопросы - ваше личное дело. Если Гусейн-хана и казнят в Хое, опять-таки это должно быть сделано с ведома и согласия правителей иранских провинций.
Приняв предложение консула, Гаджи-Самед-хан перешел к вопросу о Мешади-Ризе.
– Я велел наказать его палками, - сказал он, - и считаю, что этого с него достаточно. Пусть не болтают, что Гаджи-Самед-хан казнит без разбора и виновных и невинных. Я прошу разрешить освободить его.
Уступив в этом вопросе, консул положил перед Гаджи-Самед-ханом новый список приговоренных к казни. В списке значились:
1. Кеблэхашум - маклер.
2. Мешади Аббас-Али - кондитер.
3. Гаджи-Али - аптекарь.
4. Мирза Ахмед Сухейли.
5. Мирза-Ага-Бала.
6. Миркерим - оратор.
7. Мухаммед Ами-оглу.
Гаджи-Самед-хан пробежал список, затем дрожащими руками потер пенсне и надел на нос. Приговор был подписан.
В моем воображении выросли новые виселицы, и на них я увидел товарищей, с которыми работал больше двух лет. Пока в гостиной разрешались все эти вопросы, в малом зале продолжал играть оркестр. Мы перешли туда. Махмуд-хан по-прежнему вертелся вокруг молодых девушек.
– Абульгасан-бек, пожалуйте сюда, - позвала меня Махру-ханум.
– Мы скучаем.