Тавриз туманный
Шрифт:
– Что если бы тебя не было, кто бы утешал и радовал меня здесь? сказала Нина, целуя его.
Слова эти сильно подействовали и на меня. Между нами на эту тему произошел бы большой разговор, если бы в этот момент не вернулась Тахмина-ханум, сообщившая, что выполнила мое поручение. Предупредив Нину о предстоящем заседании у меня дома, я распрощался и вышел.
Наступал вечер. Многие торговцы закрывали лавки и спешили домой. По улицам в разных направлениях бежали белые ослы, на которых возвращались домой купцы, живущие в отдаленных кварталах. Я еще располагал временем, поэтому
– ...Съел, вместе с отцом, с матерью, со всеми предками... Пусть проклятие падает на моего отца, на мою мать... Довольно, не бейте, хватит! Негодяи... Отстаньте...
Голос этот принадлежал "проклинателю" Мешади-Мухаммеду. Били его парикмахер Гасан-хан и его ученики.
– Собачий сын, ты так обнаглел, что осыпаешь проклятиями и его высокопревосходительство Гаджи-Самед-хана, - приговаривал парикмахер, награждая его пинками.
Это было странно слышать. Никто не поверил бы тому, что Мешади-Мухаммед мог осмелиться проклинать Гаджи-Самед-хана.
– Собачий сын, разве ты не знаешь, что и Гаджи-Самед-хан бреет лицо? Какое же ты имеешь право проклинать тех, кто бреется?
– еще раз пнув его ногой, заорал Гасан-хан.
Оказывается "проклинатель" Мешади-Мухаммед ежедневно получал от Гасан-хана по одному крану. За это он обязался не торчать у парикмахерской и не осыпать проклятиями клиентов Гасан-хана. Наконец, парикмахеру надоело платить эту дань, и он объявил, что больше денег не даст. Тогда "проклинатель", с раннего утра став у дверей парикмахерской, своими проклятиями по адресу бреющихся не давал никому войти побриться, и парикмахерскую неделями никто не посещал.
В этот день в связи с назначением его брата Хасан-хана личным парикмахером Гаджи-Самед-хана, Гасан-хан, осмелев, решил отомстить "проклинателю".
Посетители с трудом вырвали Мешади-Мухаммеда из рук разъяренного парикмахера. Скуля и охая, он вышел из парикмахерской и отойдя немного, воскликнул.
– Проклятие видевшим!
– и скрылся с глаз.
– Я вернулся к себе. Темнело. В доме только что начали зажигать лампы.
Сидя за столом, товарищ Алекпер писал письмо в Джульфу Гусейн-Ами-ага, набивая трубку, ковырял ее стальной спицей. Сария-хала заваривала чай, Мешади-Кязим-ага дремал, сидя на том же самом месте.
Раскрыв глаза и увидев меня, он хотел привстать, но я, опустив руку ему на плечо, усадил его на место.
Он снизу вверх посмотрел на меня и оказал:
– Простите! Утром я рассердил вас. Пусть все мое достояние погибает во имя революции, лишь бы ни один волосок не упал с вашей головы. Пусть заберут и склады и амбары, но то, что утром вы ушли не выпив чаю, меня очень огорчило. Видя меня озабоченным, не думайте ничего дурного. По правде говоря, я иногда вспоминаю детей, и мне становится не по себе...
– Повторяю, пусть другие терпят из-за конституции убытки - вам она принесет только прибыль, - ответил я.
Мешади-Кязим-ага с большим нетерпением ждал, что я скажу дальше. Он с тревогой следил за каждым моим движением и, когда я протянул
– Возьмите, - сказал я - Идите и отдайте базарному старшине. Это приказ Гаджи-Самед-хана, согласно которому старшина снимет печати и вернет вам ваши амбары и склады
Мешади-Кязим-ага сначала не поверил моим словам, но, увидев печать Гаджи-Самед-хана, он быстро вскочил с места и, бросившись к дверям, скрылся.
Было 9 часов. Пришли Тутунчи-оглы и Гасан-ага. Вскоре вернулся Мешади-Кязим-ага, радостный и довольный.
Заседание еще не начиналось. Написав на русском языке письмо, я протянул его Мешади-Кязим-аге.
– Завтра пойдете в консульство и дадите это консулу.
– Что это?
– Здесь я хвалю вас консулу.
– Зачем?
– Затем, чтоб дать вам заработать.
– Откуда?
– спросил он, широко раскрывая загоревшиеся жадностью глаза
– Вы отправитесь к консулу, - сказал я.
– В настоящее время на снабжении русской армии работает много купцов, но в дальнейшем это будет проходить под вашим непосредственным руководством. Вы сможете давать поручения, кому вам угодно
– Правда?
– Правда.
– Нельзя ли пойти сейчас? А то вдруг до завтрашнего утра кто-нибудь опередит меня?
– Сядьте. Торопиться не к чему. Никому другому не дадут. Вы снова заработаете миллионы.
Я собирался уже открыть заседание, как принесли письмо мисс Ганы. Письмо было коротенькое.
"Абульгасан-бек! Очень хочу срочно видеть вас по личному делу.
Любящая вас Ганна."
Я ей также коротко ответил.
"Дорогой друг Ганна! В половине одиннадцатого ночи,
Абульгасан".
На обсуждении стоял вопрос о распространении по городу прокламаций.
Следовало разъяснить населению, что Гаджи-Самед-хан является орудием в руках царского консула, и разоблачить его действия в связи с посылкой Мирзе Пишнамаз-заде пяти кусков бязи для того, чтобы собрать среди населения подписи о возврате в Иран Мамед-Али-шаха.
Прежде всего мы составили предупреждение Мирзе-Пишнамаз-заде.
"Господин Мирза!
Это письмо - предостережение. Не думайте, что факел конституции окончательно погас. Люди, борющиеся за революцию, видят все ваши преступления. В свое время каждый ответит за свои действия. По предложению царского консула и его ставленника Гаджи-Самед-хана вы хотите собрать подписи тавризцев о возвращении в Иран Мамед-Али-шаха. Предупреждаем вас, что посланные вам пять кусков бязи явятся саваном для вас и вам подобных. Даем вам день сроку на выезд из Тегерана. На второй день вас ждет страшная смерть.
Иранский революционный комитет".
Письмо это должно было быть послано почтой. Затем я прочел присутствующим составленную мной прокламацию.
Все одобрили ее содержание. Распространение листовок поручили Гасан-аге и Тутунчи-оглы. Эти же товарищи взялись побывать у рабочих ковроткацких фабрик и повести среди них организационную работу.
Мисс Ганна, стоя на балконе, ожидала моего прихода. Я немного опоздал. Войдя в комнату, я увидел роскошно сервированный к ужину стол.