Тавриз туманный
Шрифт:
– Конечно, ворота заперты не для вас и к вам это не относится, - с большой осторожностью и опаской ответил Сары-Ага-Бала-хан.
– Это общее распоряжение Его превосходительство чувствует себя очень плохо и лично распорядился никого, кроме врачей, к нему не допускать.
– Приходил ли сюда Кулусултан?
– Да, мой господин, приходил.
– Его превосходительство принял его?
– Да, принял, так как он явился по весьма важному делу. Он написал записку. Его превосходительство изволил прочесть и приказал допустить его к себе. Если
– Не надо! Порог, который переступил трус Кулусултан, не пристало переступать таким честным людям, как я. Ну, что ж пусть будет так!
Сказав это, Махмуд-хан сел в фаэтон.
– Вези в погреб "Сона-баджи"!
– приказал он кучеру.
Я отправился следом. Несколько часов мне пришлось простоять перед погребом, ожидая выхода Махмуд хана. Наконец, хан, шатаясь, вышел и сел в фаэтон
– Вези живей, вези к этой русской!
– крикнул он кучеру пьяным голосом.
– Какой русской девушке?
– спросил ничего не разобравший кучер.
– Вези, вези к златоволосой девушке, к той, что в консульстве!
– Да, да, господин, понимаю, знаю!
– ответил кучер и погнал лошадей.
Я подозвал стоящего неподалеку Бала-Курбана, сел в фаэтон и последовал за ними. Бала-Курбану заранее были даны инструкции, и в нужный момент он с оружием в руках должен был помочь мне.
Пьяный Махмуд хан, покрикивая - "Эй ты, малый, тише!" - то останавливал кучера, то, рассердившись, приказывал гнать лошадей.
Кучер почему-то вез его не по шумным, многолюдным улицам, а окольными путями, по тихим улочкам, и тем самым удлинял дорогу.
Махмуд-хан, достав из кармана бумагу с посвященными Нине стихами поэта Бина, декламировал вслух. Часть стихов я услышал:
О, русская девушка, моя душа принадлежит тебе.
Увы, как жаль, что в тебе нет милосердия.
Одним взглядом порази тавризцев,
Кровью влюбленного соверши омовение.
Я иду к тебе с пустыми руками,
Но несу к твоим стопам жизнь всех тавризцев.
Фаэтон остановился у ворот Нины. Махмуд-хан, что-то мурлыча под нос, сошел с фаэтона, подошел к дверям Нины и сильно постучал.
Я, потеряв терпение, достал револьвер, чтобы тут же покончить с Махмуд-ханом.
– Асад, нам это не приказано, - образумил меня Бала-Курбан. Остановись!
Я опустился на место и ответил:
– Не беда, оставим до ночи.
– Кто там?
– послышался голос Тахмины-ханум из-за ворот.
– Не чужие, это я, Махмуд-хан! Двоюродный брат Гаджи-Шуджауддовле, отозвался Махмуд-хан.
– Кто бы ни был, я ворота открыть не могу, ханум больна, - ответила Тахмина-ханум.
– Спросите от моего имени здоровье ханум!
– крикнул Махмуд-хан и, повернувшись, снова сел в фаэтон и приказал кучеру трогаться.
Я также поехал следом и проводил Махмуд-хана до самого его дома. Сойдя с фаэтона, я принялся ждать его выхода. Так я прождал до десяти часов вечера.
Наконец, Махмуд-хан вышел в сопровождении
Положение мое несколько осложнилось. Если мне удастся убить Махмуд-хана, то вырваться из рук трех его вооруженных слуг я не сумею. Я или погибну или меня арестуют. И то, и другое опасно, так как Сардар-Рашиду и Гаджи-Самед-хану хорошо известно о моих связях с вами. Мой арест снял бы покровы со всех тайн, но я не падал духом, рассчитывая спастись с помощью находящихся при мне двух бомб.
Я неотступно следовал за Махмуд-ханом, стараясь не отстать от его экипажа, пока не доехали до базара Сэфи. "Это наиболее подходящее место", подумал я и, став за выступом стены, достал бомбу. Едва я поднял руку, чтобы метнуть бомбу, как заметил появившихся с противоположной стороны пятерых вооруженных людей. Опустив бомбу в карман, я стал следить, что произойдет дальше.
Немного погодя раздался голос Махмуд-хана.
– Эй, ты, гнусный сводник! Вытащи свое оружие, пусть люди не говорят, что Махмуд-хан убил Кулусултана из-за угла. Мерзавец, трусливый кот, начиная с этой ночи хозяином Тавриза должен стать или я или Кулусултан. Доставай оружие, потаскуха!
После этих слов раздались выстрелы, засвистели пули. На выстрелы со всех сторон стали сбегаться люди. Базарный старшина Гасан-ами и его помощники опрометью понеслись к месту происшествия. Вскоре мимо меня пронесли трупы Махмуд-хана и Кулусултана. В толпе, глядя на их трупы, говорили:
– Один из них был правой, а другой левой рукой Самед-хана.
– Их убили революционеры!
– Туго теперь придется Гаджи-Самед-хану, согнули его пополам.
Разговоры в толпе не прекращались до тех пор, пока к месту происшествия не прибыл отряд русских казаков".
ГАДЖИ-САМЕД - "ШАХ"
Трения, возникшие в последнее время между правительствами Англии и России, и отдельные мероприятия иранского правительства, значительно осложнили положение Гаджи-Самед-хана.
Правительство Ирана, издавна прекратившее свои связи с Азербайджаном, несмотря на свою слабость и беспомощность, умело использовать противоречия между русской и английской политикой и послало русскому послу в Тегеране Коростовцеву решительную ноту, главным образом по вопросу о русской политике в Южном Азербайджане и о выборах в парламент депутата от азербайджанцев. Смелый и решительный тон ноты указывал на то, что она одобрена и поддерживается Англией.
С 1911 года Гаджи-Самед-хан, едва став правителем, под давлением царских дипломатов не признавал центрального правительства. Для доказательства этого достаточно привести секретное письмо за номером 375 от 5 марта 1914 года, отправленное министром иностранных дел России Сазоновым русскому послу в Лондоне Бенкендорфу.
В своем письме Сазонов, указывая на необходимость пересмотра соглашения, заключенного в 1907 году между Англией и Россией, и касаясь проводимой в Иране царской политики, пишет: