Тавриз туманный
Шрифт:
Фриксон встрепенулся.
– Сказать правду, я не могу понять значение ваших слов. И вчера на банкете вы на что-то намекали. Вы задали мне задачу со многими неизвестными.
– Что поделаешь, пока вы своих секретов нам не раскроете, все наши разговоры будут носить характер намеков, недомолвок. По-моему, нам следовало бы познакомиться поближе, чтобы мы могли доверять друг другу, делиться всеми горестями и радостями. Не так ли?
– Какие между нами могут быть секреты?
– А разве их уже нет? Я не советую вам утаивать
– Не понимаю...
– Если вы разрешите, я все объясню вам.
– Прошу.
– Хорошо. Но условимся - увертываться от прямых ответов вы не будете!
– Даю слово.
– Знаете ли вы Абульфат-Мирзу?
– Да, знаю. Я с ним...
– Распространяться не стоит. Вы его знаете - этого совершенно достаточно. Подробности ваших взаимоотношений нам и так хорошо известны.
– Если вам все известно, что же я могу добавить?
– А переводчика царского консульства Мирза-Алекпер-хана вы тоже знаете?
– Да.
– Вы получали от него по пятьсот туманов в месяц?
Фриксон понял, что попал в капкан, и дрожащим голосом ответил:
– Да, получал.
– С немцами у вас были такие же взаимоотношения?
– Да. Вы хотите погубить меня?
– Боже упаси! Даже и не думайте ничего подобного! Наоборот, я хочу завести с вами теснейшую дружбу. Я и не мыслю лишать вас положения и чина. Вы не потеряете и денег, которые получали от русских и немцев и получаете по сегодняшний день. Возможно, благодаря нашей дружбе ваши доходы увеличатся. И это не исключено. Вы можете вполне верить мне.
– Как мне благодарить вас?..
– Прежде всего ответьте на один маленький вопросик. Скажите, какие у вас взаимоотношения с английским консульством?
– Никто из его сотрудников ко мне не обращался. Но это не значит, что они не интересовались нашими секретами. По-моему, их любопытство удовлетворял сам консул, он частенько встречался со своим английским коллегой.
– Теперь давайте решим, как быть с этой девушкой.
– Какой девушкой?
– Мисс Ганной.
– А что вы имеете в виду?
– Сообщали ли вам из русского консульства, что мисс Ганна являлась агентом немецкой разведки?
– Стоит ли говорить об этой девочке? Она уехала в неизвестном направлении!
– Я вас спрашиваю, сообщали ли вам о ней из царского консульства?
– Да.
– Вы писали о ней что-нибудь в Тегеран и Вашингтон?
– Нет, пока никуда ничего не сообщал. Не до нее было. Правда, составили донесение, но не отправили.
– А где это самое донесение?
– В папке, хранящейся в моем письменном столе.
– Принесите мне эту бумагу. Если с нее сняты копии для отправки в другие места, принесите и их. Если вы хоть слово кому-нибудь скажете о ней, я не обещаю, что вы не пострадаете.
–
– Посидите. Я еще не кончил. Чтобы обеспечить будущее этой девочки, вы должны выдать на ее имя удостоверение.
– Какое?
– Пишите:
"Мисс Ганна честно и безупречно работала в американском консульстве, все поручения выполняла быстро, аккуратно и показала себя преданной американкой. Оставила работу в консульстве по своему желанию".
Когда Фриксон кончил писать, я продолжал:
– Если, паче чаяния, мисс Ганна захочет, вы должны будете принять ее на работу и сотрудничать с ней. Я думаю, это вас не затруднит.
– Конечно, я сделаю все, как вы скажете.
– Нам остается решить последний вопрос. Вы должны выдать нам обязательство, примерно, такого содержания:
"Я, старший секретарь американского консульства, Фриксон, обязуюсь сохранить свои связи с немецким и русским консульствами и в дальнейшем обо всех своих действиях ставить в известность Иранский Революционный комитет".
Фриксон долго думал, принять или отвергнуть это требование. Подписать такое обязательство значило целиком и полностью отдать себя в наши руки, судьба его теперь зависела от нас. Но другого выхода у него не было. Он попал в расставленный нами капкан. После долгих раздумий он сказал:
– Нельзя ли мне до завтра подумать?
– Нет, сегодня с этим надо покончить. Другие вопросы, менее значительные, можно оставить на завтра-послезавтра.
– А у вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?
– Да, например, о сорока тысячах долларов.
– Какие сорок тысяч долларов?
– Которые вы получили для пропаганды в пользу Германии.
– А что я должен делать с ними?
– Сдать в кассу подпольного Революционного комитета.
Фриксон снова погрузился в думы. Он был бледен, как полотно, руки его тряслись, а губы шевелились, шепча что-то невнятное. Покачав головой, он сказал:
– Что я могу поделать? Мне остается согласиться на все ваши требования. Я должен буду оставить вас и пойти в свой рабочий кабинет, чтобы приготовить документы и деньги. Я попрошу Сару-ханум, она не даст вам скучать в мое отсутствие.
Фриксон вышел. Через несколько минут в комнату вошла Сара-ханум в пестром шелковом платье, мягкими складками спадавшем до самого пола. Острый запах французских духов "Лориган" ударил мне в нос. Она была очень красива, эта американка иудейского происхождения. Несомненно, Фриксон прислал ее ко мне нарочно. Он рассчитывал, что ее чары заставят меня смягчиться, и я откажусь от сорока тысяч долларов.
Она подошла ко мне и поднесла свою нежную ручку прямо к моим губам.
– Эта рука долго искала вас, - кокетливо проворковала она.
– Потом она придвинула почти вплотную ко мне кресло и села.