Тайгастрой
Шрифт:
— Ну и пусть не верят. Нам что? Люди судят по себе...
— Как мне ни тяжело одному, в глуши, но я знаю, что ты есть, думаю о тебе, о наших встречах, вспоминаю все-все, и мне становится легче. Я знаю, что могу придти к тебе, побыть с тобой, что и ты думаешь обо мне. Спасибо тебе за то, что ты есть, за то, что ты такая!
Борис Волощук жил с Митей Шаховым в одной комнате. Приходили они в разные
— У меня, Борька, радость: приехала Анна Петровна! — сказал он в один из зимних дней.
— Какая Анна Петровна?
— Ну, Анна Петровна... Помнишь, я тебе рассказывал? Бывшая жена Штрикера...
— Приехала? Что ты будешь с ней делать?
— Как что? Мы любим друг друга! Я говорил с Журбой, он посоветовал Анне Петровне взять группу в заводской школе для малограмотных. И я хочу, чтобы ты познакомился с ней. Какая она...
— Ладно. Познакомишь.
— Слушай... Давно хотел спросить: когда ты расколешься?
— Не понимаю...
— Не прикидывайся! Неужели тебя ни к кому не влечет?
— Отставить!
— А я хочу, чтобы и тебя коснулось крылышко синей птички...
Жизнь бежала с каждым днем быстрее и быстрее, открывая дали, в которых таилось столько неизведанного. Глядя на друзей чуть свысока и считая себя свободным от «оков любви», Борис Волощук целиком отдавался стройке. Здесь собралось много чудесных людей, и он изучал их, в тайниках души рассчитывая написать повесть или дневник инженера.
Но и его под конец задело «крылышко синей птички...»
Ему нравилось, как рыжеволосая, насмешливая Фрося Оксамитная подносила кирпичи, нравилось, как нагибалась, стройная, тонкая, как шла, улыбаясь подругам. От ее фигурки веяло чистотой, и ему приятно было подолгу смотреть на нее, испытывая спокойную радость.
— Не тяжело, Фрося? — спросил однажды.
Она удивилась, что ее знают по имени, что ее приметили.
— И больше могу!
— Сильная такая?
— Сильная!
— Ты и любишь так?
Фрося покраснела.
Он знал, что Фрося встречалась с Ванюшковым, знал, где жила, в какие часы работала. Первый «звездочет» заслонил для нее мир.
Он замечал, что на Фросю засматривались другие, особенно Яша Яковкин, но никто для нее не существовал, кроме Ванюшкова.
— А скажи, за инженера пошла бы замуж? — спросил, когда они ближе познакомились.
— Кого полюблю, за того выйду! Хоть за сторожа.
«Какая она...» — думал он, краснея за свою невольную
Фрося относила кирпичи и возвращалась назад. Борис помогал ей накладывать.
— А этого не надо, — строгим голосом предупредила Фрося.
— Почему?
— И так говорят, что заглядываетесь. Зачем мне?
— Ванюшков запретил?
— Сама запретила. И не надо вам за мной ходить по пятам. Ищите себе другую. Ни к чему это.
Он уходил.
— Доволен ли ты новой своей работой? — спрашивал Волощук Павлушку Сироченко, который важно шествовал по площадке со щитком в руке и длинным шлангом к автогенному резаку.
— А вам что?
Сироченко нелегко поддавался «обкатке».
— Ты вот хотел перейти с земляных работ на автогенную и тебе пошли навстречу.
— Если б не заслуживал, не пошли б навстречу!
— Отсутствием скромности, вижу, не страдаешь!
— А на кого мне надеяться? Поработаю еще, приобрету опыт, стану автогенщиком-верхолазом.
— Ишь, куда метишь! Верхолазом!
— А что?
— Высокая профессия во всех смыслах! Не пьешь больше?
— Когда хочу, тогда пью. На свои!
— А знаешь, грубить не следует.
— Я не грублю. Натура у меня такая.
— Грубость — не натура. Грубость от бескультурья.
Сироченко надулся.
— В вечернюю школу почему не ходишь?
— Что мне там? Азбуку учить?
— Есть школы и повыше. Вот ты говоришь, что хочешь стать автогенщиком-верхолазом. Эта профессия требует образования.
— У меня пять групп, пусть другие имеют столько!
— Пять групп — не ахти какая высота. Почему семилетку не кончить? Почему в техникум не пойти? Разве плохо быть техником? Потом и до инженера недалеко.
— До инженера далеко. А техником, если захочу, буду.
— Захоти! Чего ждать?
— А вам что? Какая с этого польза?
— Польза большая. Человек растет. Польза и радость для общества.
— Ну, я пошел! — оборвал беседу Сироченко.
Хотя парень держался нарочито грубо, но был он все же не тот.
Декабрь. Розовый снег лежит вокруг, морозно, но холод не ощущается. Приятно вдыхать колючий воздух, глядя на Ястребиную гору, сверкающую на солнце, как алмаз.
Волощук подтягивает рукав короткого кожушка и смотрит на часы.
Но сколько бы ни ходил по участку, тянуло туда...
— Не устала? — спрашивал Фросю в конце дня.
Она делала вид, что не помнит сурового утреннего разговора и безразличным тоном отвечала:
— Старухи устают! Мне что! Я и дома замужем!
— Подучишься в школе, научу тебя работать на вагоне-весах. Хочешь работать у нас, в доменном?
Девушка останавливалась. Училась она в заводской школе для малограмотных, первая из партии вербованных поступила, жадно тянулась к учебе.