Тайгастрой
Шрифт:
— Сорвать график хочешь? И не думай этого, Фроська! Не выйдет!
А вечером он заходил за ней, украдкой раскуривал папиросу, смотрел, как девушки стучали по доске мелом, читали, решали примеры, водили пальцами по географической карте, показывая республики и города.
Фигура инженера Волощука, однако, портила ему настроение. Он старался сесть так, чтобы не видеть инженера. После занятий Фрося складывала ученические тетради — она была старостой, надевала зеленоватый, мягко выделанный кожушок, повязывала голову
Борис откладывал в сторону журнал и шел домой.
В декабре школа готовила выпуск. Анна Петровна отобрала лучших учащихся для рапорта на конференции. Попала в это число и Фрося.
— Выйдешь, товарищ Оксамитная, на сцену, прочтешь, — сказала Анна Петровна.
— Ой, не прочту... — заранее терялась девушка. — Ой, освободите... Стесняюсь я... Пусть другие.
Но ее не освободили. Девушка получила рапортичку и учила текст наизусть. Рапортичка замусолилась: носила ее Фрося с собой даже на работу.
В перерыве на обед вынет из-за лифа и шепчет, чтобы другие не видели.
— А наша Фрося шепчет, шепчет... — посмеивались товарки.
— Выступаешь? — спросил Волощук.
— Ой, растеряюсь я... Попросите хоть вы учительницу, чтоб освободила...
— Не растеряешься! Да чего теряться? Свои! А училась ты получше других. Я знаю...
— Ох, если б я так могла, как вы... И откуда у вас берется, когда говорите? Сильно говорите...
Кажется, Фрося впервые на самой себе испытала власть человеческого слова.
— Выступишь, теряться нечего. Помню, когда нас, малых ребят, подобрали в детский дом, — я рос без родителей, — тоже приучали выступать нас то со стихами, то с песенкой. Поначалу волновался. А потом прошло. Голова ясная, ясная... И ты потом охотно выступать будешь.
Настал день конференции. Завком приготовил премии, украсил клуб. Фрося с утра чувствовала себя плохо, а к полудню даже ноги ослабели.
В заводском клубе собрались рабочие, жены, работницы. Забралась Фрося с товарками в сторонку. Пришла Анна Петровна с Шаховым, едва отыскала девушку.
— Ну, как товарищ Оксамитная?
— Ой, не выдержу... Спросите еще разок...
Они уходили подальше от людей, и девушка чужим голосом читала рапорт, беспрерывно перебирая пальцами носовой платок.
— Хорошо! Так и читай. Не бойся. Сойдет хорошо, — успокаивала Анна Петровна.
Девушек усадили в первом ряду, ближе к сцене. Как прошло время, Фрося не помнила. Поднялся занавес. Говорили от цехкома, выступила Женя Столярова, поздравила выпускников заведующая школой Татьяна Павловна. А потом стали вызывать учащихся для рапорта. Девушки поднимались с мест и по коротенькой лесенке взбирались на сцену.
— Оксамитная Ефросинья!
И показалось Фросе, что не ее
Чужой голос сам заговорил, а что — не слышала Фрося. Только в конце показалось, будто не все сказала, что написано в рапортичке.
Фрося остановилась.
— Я сейчас... — пальцы ее вытащили знакомую записочку, а строчки слились и не прочесть их ей. Тогда Фрося подняла голову и, не думая о рапортичке, сказала от себя:
— Плохо я говорю, товарищи... Только была совсем не такая, как приехала, много узнала на строительстве. Довольна я, что людей умных послушала, что решилась выехать в далекий край. Хорошо здесь. Люди приветливые, учат нас. И скоро будем иметь хорошую специальность на производстве. И за это благодарю наше правительство и партию.
В зале дружно захлопали, а Фрося не знала, куда спрятаться от смущения...
Ванюшков и Борис Волощук смотрели на девушку из разных углов зала, взволнованные, как если бы экзаменовались сами. А прямо против сцены сидел Яша Яковкин и покручивал черные колючие усики.
«Какая она...» — думал Волощук, и не обращая ни на кого внимания, шел вперед, чтобы вблизи посмотреть на девушку.
«Правильная Фроська! — думал Ванюшков. — Подруга что надо!»
Он подошел к ней и сказал:
— Пойдем, что ли?
Фрося ждала похвал, но Ванюшков ничего не сказал, не потому, что решил не говорить, а потому, что не пришло на ум.
На следующий день Борис Волощук встретил Фросю по дороге в комсомольский комитет. Была девушка нарядная, гордая и почему-то не ответила на его приветствие.
— Здравствуйте, Фрося! — еще раз сказал он.
— Здравствуйте.
— Чего загордилась? Слышал вчера тебя. Толково выступила. Очень хорошо.
— Смеетесь вы! — вспыхнула Фрося, и к глазам ее набежали слезы. Она сделала резкое движение, обошла Бориса и побежала.
Стоял такой мороз, что шаги ее были четко слышны за квартал. Снег — будто колотый сахар, синие огоньки так и переливались. Борис посмотрел Фросе вслед и вдруг решительно пошел за ней. Он догнал ее возле здания комитета комсомола.
— Что с тобой? Родная моя...
Он впервые так назвал ее.
Румянец залил ее щеки и без того красные на морозе.
— Фрося... милая...
Ее тронул голос Бориса, особенный такой голос, который говорил больше, чем слова. Он взял ее за руку, и это тоже впервые за все встречи.