Тайгастрой
Шрифт:
Пока гости пили чай, Гребенников расспрашивал Сановая, как идет учеба, не трудно ли ему работать на токарном станке, доволен ли он своим наставником — мастером Ерофеевым.
— Зачем не доволен? Доволен!
— А ко мне когда перейдешь?
Мальчик молчал.
— Зачем у начальника общежитие делать?
Буше и Журба переглянулись.
— А тебя комната ждет, отдельная. После чая покажу. Может быть, кушать хотите, товарищи? Я сразу не предложил, простите, — спохватился Гребенников.
Буше отказался.
— А теперь я покажу тебе, Сановай, где ты будешь жить.
В соседней комнате Буше и Журба увидели столик, кровать, тумбочку, шкаф. На спинке кровати висел новый костюм, а возле тумбочки стояли сапоги.
— Топшур! — воскликнул обрадованно мальчик и бросился к висевшему на стене музыкальному инструменту, похожему на мандолину.
— Где взял? — спросил он Гребенникова.
— Бармакчи сказал, что ты музыку любишь.
Сановай вдруг, преодолев застенчивость, прижался головой к груди Гребенникова. Он что-то восклицал по-алтайски, а Гребенников, запустив руку в густые, иссиня-черные волосы мальчика, гладил их...
— Это мой? — показывал он на сапоги.
— Твои! Все твое! Теперь ступай за пожитками и переселяйся.
Сановай, смущенный, ушел.
— Слушайте, товарищи, а не позвать ли нам кого-нибудь еще? В кои веки мы отдыхаем?
Николай пожал плечами.
Не дожидаясь ответа, Гребенников снял телефонную трубку.
— Надежда Степановна? Это я, Гребенников. Вот что, уважаемая. Срочно ко мне... Ничего не случилось. Но не задерживайтесь!
Потом Гребенников позвонил Жене Столяровой.
— Женя? Не узнаете? Начальство надо узнавать даже по телефону... Так-то, кокетливая девушка! Немедленно ко мне. Материалы? Никаких материалов. Захватите себя. Не понимаете? Себя... Сергей-Елена-Борис-Яков. Дошло? Потом будете смеяться! По дороге прихватите старика Бунчужного. Я ему позвоню. Ясно?
Гребенников позвонил Федору Федоровичу.
Когда собрались, Гребенников, видя недоумение гостей, сказал:
— Товарищи, не пугайтесь... Никаких докладов... Никаких отчетов. Ни слова о стройке и делах. Угощать вас нечем. Разве что чаем. Есть, правда, консервы и картофель. Хлеб. Сахар. Кто хочет, может взять на себя инициативу что-нибудь сварганить. В помощь даю Марфушу.
Женя с Надей спешно привели в порядок «берлогу» хозяина — так Женя назвала кабинет; мужчины сели за шахматы, Марфуша принялась жарить картофель, и вскоре вкусный запах распространился по квартире.
Журба и Буше перенесли к тахте письменный стол.
— Садитесь, где кому нравится. И без церемоний. Приглашать не намерен. Каждый пусть считает, что он у себя дома.
— И почему мы никогда не собираемся? — спросила Женя. — Это вы виноваты! — упрекнула она Гребенникова. — Вы начальство, с вас пример берут.
— Правильно, Женечка, больше критики...
— Каков поп, таков приход... — пошутил Бунчужный, разглядывая альбом с фотографиями строительства — подарок студии кинохроники, недавно побывавшей на площадке.
— А когда ж это пригласит нас к себе секретарь партийного комитета? — спросил Гребенников, хитро щурясь на Николая и Надю.
— Пригласим, пригласим, не забудем!
— Давно пора...
— Не смущайте нас... — стыдливо сказала Надя.
У Жени на минуту погасли глаза. Она вздохнула и, чтобы никто не заметил ее смущения, обратилась к Шарлю.
— Вы о чем задумались?
— О, нет, мадемуазель Эжени. Мне хорошо. Очень хорошо, — и, наклонившись, тихо добавил: — Как чудно, что вы пришли... Спасибо вам...
— Оставьте!
— Вы чего там? — напустился Гребенников на Женю. — Обижает вас эта острая на язычок девица?
— О, нет! Что вы...
— А здесь Абаканов, Женечка, знаешь? — сказал Журба.
— Приехал?
— Приехал. И скоро уедет. Так что пользуйся случаем!
— С Абаканова — что с козла молока! — засмеялась Женя.
— Острая... Острая девица! — пожурил Женю Гребенников. — Представляю, как вам тут доставалось, когда было господство матриархата...
Поздно вечером явился Сановай, пожитки его были перевязаны сыромятным ремнем. Увидев гостей, он остановился на пороге. Видимо, и явился он поздно, чтобы никого из «чужих» не застать.
— Иди, иди, не бойся! Садись, Сановай, будешь с нами ужинать.
— Нет ужинать. Кушать нет.
— Как хочешь. Тогда можешь отдыхать.
Хотя в самом начале вечера Гребенников предупредил собравшихся не говорить о делах, но с чего бы гости ни начинали, разговор кончался строительством: один говорил, что отстают монтажные работы, другой — что не подвезли материалов, третий — что проектный отдел задерживает рабочие чертежи.
После ухода гостей — разошлись во втором часу ночи — Гребенников зашел к Сановаю. Мальчик спал, положив высоко, точно на седло, голову: подушка лежала поверх какого-то тючка. Шерстяное одеяла сползло на пол, обнажив ступни не совсем чистых ног.
«Забыл напомнить, чтоб вымыл. И ведь горячая вода есть... Ничего, скоро привыкнет. Будет, как у родного отца».
Гребенников поправил одеяло и несколько минут постоял над спящим.
Расставшись с Гребенниковым и Журбой, Абаканов вышел на улицу. Нужно было зайти в контору, в проектный отдел, доложить Грибову о приезде, о проделанной работе, оставить материалы, получить деньги для группы, но встреча с Грибовым до того тяготила, что Абаканов отложил визит на утро.