Тайгастрой
Шрифт:
— А ты откуда узнал, что туг строительство?
— Как не знать! Грамотный! И политчас во флоте проходили! Газеты читаем!
Он как будто обиделся.
— Есть специальность?
— Демобилизованный краснофлотец. С Тихоокеанского. Специальность моя морская, да и на суше, если надо, обернуться сумеем! Лошадь моя. Можно ставить жену и сестренку на подвозку.
— Как звать?
— Старцев. Петр Андреевич. Эй, Матреша, — крикнул парень через плечо жене, — тащи барахло в квартиру! Я с начальством разговариваю! А ты, Дуняшка, на именины приехала?
«Тянет...
— Здорово! Как работа?
Кузнец на секунду оторвал глаза от бура и снова продолжал работать — он заправлял бур для перфоратора.
«Новые все люди», — подумал Гребенников.
— Разве это работа? — сказал после паузы кузнец, занятый своим делом.
— А что?
— По углю да по железу ходим, а в кузнице ни угля, ни железа. Инструмента нет.
— Заявку давали?
— Кому дашь! Начальник, говорят, все по заграницам разъезжает, а здесь какое кому дело!
Рядом с кузницей стоял «лесопильный завод» — несколько циркулярных пил, вделанных в стойки и работавших на «человечьем пару».
Гребенников пошел дальше. Партии рабочих возвращались в бараки. Наступал вечерний час. Коновозчики, в большинстве алтайские колхозники, ехали к своим «землескребам». Гребенников облокотился на «попа», оставленного для замера земли, и вытер платком лицо. Он оглянул рабочую площадку и попытался представить себе, гигантский завод, новый красивый город-сад... Потом прищурился, прикрыл глаза чуть согнутой ладонью...
Но как ни приглядывался, как ни отстранялся от всего тревожного, мутного, — в эти первые часы приезда видел лишь канавы, бараки, «кротовые горбики» да коровенок.
— Надо, как можно скорее, найти мне Журбу, — сказал он десятнику Сухих. — Срочно передайте записку. Он на подрывных у тоннеля. Знаете?
Сухих обиделся:
— Как не знать? Кто ж тогда и знать может?
— Рассказывайте, товарищи, как вам тут! — обратился Гребенников к группе рабочих. — Выкладывайте, как говорится, начистоту и невзирая на лица!
Рабочие окружили Гребенникова.
— Кто это? Кто?
— Комиссия?
— Иностранец? — спрашивали друг друга рабочие.
— Товарищи, я начальник строительства. Приехал вот только. Давайте знакомиться. Говорите, у кого какие есть болячки.
— Да что рассказывать?
— Хлеба нет!
— Разве это питание?
— Варить некому!
— Фабрики-кухни, как на других стройках, нет!
— Жить негде семейным. Сбились все вместе: молодые, старые, парни, девки. Непорядок!
— На площадке никто толком ничего не знает, что надо делать.
— Зря уходит время. Говорили, большое строительство будет, а на поверку выходит — ничего нет!
— Правду говорите, товарищи, правду. Приехал я издалека, познакомился со стройкой. Плохо дело. Только давайте потолкуем
— Да разве здесь удержишься? — сказал печеклад Ведерников. — Прислали с Урала печи класть, а тут участка под завод не выбрали! Работаю на котловане.
— И это правильно. Да ведь трудности человек создает, с трудностями человек и борется! Руки опускать — последнее дело. Завтра пошлю грузовики за продовольствием. Потерпите самую малость. Перебросим людей на стройку хлебопекарни, фабрики-кухни, бараков, бани. Это в первую очередь. Отстроим жилые помещения, оборудуем амбулаторию, больницу, школу для ребят. Клуб тоже. В кино, чай, давно не были?
— Уже и забыли, какое оно, кино! — заметил печеклад Ведерников.
— Так и начнем завтрашний день. Что скажете, товарищи?
— Так оно, конечно, лучше!
— И работа пойдет!
— И бежать назад не станешь!
— Только амбулаторию надо в первую очередь. Палец собьешь, негде иоду взять.
— Правильно рассуждаешь. Как звать? — спросил Гребенников.
— Белкин. Землекоп.
— Правильно, товарищ Белкин!
Они расстались.
«Бытовые разные трудности преодолимы. Но вот строительство... На это нельзя закрывать глаза. Фактически к строительству не приступали, хотя прошел год. Проекты не утверждены. А проекты не утверждены якобы из-за того, что не закончены изыскания. А изыскания не выполнены потому, что никто толком не знает, где какой цех будет. Одно звено цеплялось за другое. И виновных нет. Впрочем, виновный есть. Я — начальник строительства. Кого еще искать?»
Он прошел к конторе, когда из-за леса поднялась зеленая луна. Кое-где перед землянками горели костры. Было очень тихо, и то что в жилом месте не слышалось в вечерний час ни песен, ни гармошки, больше всего расстроило Гребенникова. Он вошел в комнату и, не зажигая огня, уселся у окна. Лунные дорожки лежали на полу. Плохо обтесанные бревна, между которыми торчали пучки мха, выступали особенно ясно, — днем он просто ничего этого не заметил. Гребенников поковырял пальцем в щели: мизинец почти весь прошел внутрь.
За окном цвиркали сверчки, и казалось, что в комнате заводят ключом стенные часы. Немного далее, за бараком, азартно заливались цикады.
Гребенников прислушался: почудилось, будто вдали работала косилка. И после крикливых американских светореклам, тряских надземок, угара автомашин, шума гудков было все это очень странно — залитая лунным светом пустынная площадка и ночная жизнь тайги.
Железнодорожная магистраль от рудников к рабочей площадке лежала через скалу в тайге с высокими стройными кедрами. Как ни прикидывали, но кряжистую скалу обойти не удалось. Пришлось взрывать.