Тайгастрой

Строковский Николай Михайлович

Кровь прилила к лицу Гребенникова. Он стянул с себя рубашку и остался в цветной сетке.

— Вот до чего можно дойти, будь ты в прошлом хоть трижды политический ссыльный!

Николай забарабанил пальцем по стеклу.

— Как Джонсон? — спросил, снижая голос, Гребенников.

Журба помедлил с ответом, еще раз взвешивая все, что он знал, наблюдая за Джонсоном полгода.

— Кто его знает! Вообще веем этим иностранным специалистам верить не приходится. Я, конечно, присматривался к нему внимательно. Пока ничего не замечаю. Но скажу:

уж очень неприятно слышать от него: «русская механизация», «русский инженер»... И интонация при этом... и мимика...

Журба сплюнул.

— Да. Ты прав.

— К тому же, я мало его понимаю. С ним какой-то бестолковый переводчик.

— Уже переводчица. Сменил! А ты ничего не замечаешь.

Гребенников протянул коробку консервов.

— Нож есть?

Николай взрезал жестянку, в комнате запахло прованским маслом и лавровым листом. Журба набросился на консервы и ел так аппетитно, что Гребенников тоже захотел. Они устроились на подоконнике и, держа на весу жестянку, погружали в масло куски хлеба. Вместо вилок служили им охотничьи ножи.

— Как твоя трасса?

Журба оживился:

— От Острога протянули на двести километров, ты ведь сам ехал. И в тайге сделали немало.

Он говорил с гордостью, удовлетворением, потому что это был единственный участок, где работа шла нормально.

— Сколько алтайских хозяйств вышло на трассу! Народная стройка!

— Поздравляю!

— Помнишь, проводника, Василия Федоровича Кармакчи? И он работает на трассе. Если не возражаешь, перебросим его к нам. Комендантом. А?

— Погоди. Разберемся.

— Представь, ведем дорогу через кряж, подключил я машинку... как бабахнет, так медведя и убило!

— Какого медведя?

— Медведицу! Вот такую! Шкуру лупили скопом часа три! Целый ковер!

— Поздравляю с первой добычей. Медведя, значит, поделили, а шкуру?

— А шкуру? Шкуру можно и тебе доставить, если хочешь, на память!

— Зачем она мне! Ты расскажи-ка лучше, как дорога наша подвигается?

— Через три месяца можешь принимать экспрессы! Честное слово!

Коробка консервов была пуста. Принялись за чай. Пили его с несладкими американскими конфетами и соленым печеньем.

— Как там, за границей? — спросил Николай, отхлебывая чай из немилосердно горячей кружки.

— У кого жизнь, а у кого голодуха! Пестрота. Один рабочий мне сказал: «Наши газетные шакалы пишут про вашу страну небылицы. Но мы научились читать! Мы знаем все, что вы создали за годы революции. Мы хотим, чтоб у нас был такой строй, как у вас. И это будет».

Гребенников отошел к окну, его высокую, худощавую фигуру облил лунный свет.

— Да, друг мой. В Западной Европе и в Америке миллионы безработных бродят по улицам. А буржуазия ищет выхода. Но выход у нее, как известно, один: еще больше давить на народные массы. Для этого нужна сила. И вот устанавливают диктатуру, активизируют фашистский сброд. Мечтают о переделе мира.

— Невесело, — сказал Николай.

— Нам бы выполнить

пятилетку, и тогда посмотрим! И не за пять лет, а за четыре. За три! Как можно скорее. Мне говорили в ВСНХ, что некоторые хозяйственники обязуются выполнить пятилетку даже за два с половиной года! В области коллективизации у нас огромнейшие успехи. Вот это радует! А мы с тобой, Николай, подзадержались... ты чувствуешь, как мы должны сейчас работать?

В дверь постучали. Вошел Джонсон.

— Не помешаю?

— Не спится?

— Не спится! Ночь какая...

— Заходите. Как раз кстати!

Гребенников зажег две «летучие мыши» и поставил на подоконник.

— Через две недели, мистер Джонсон, мы с вами поедем в центр. Давайте окончательно договоримся о точках проверочной разведки на площадке комбината.

— Я подготовил материалы.

Он направился в угол комнаты и снял с полки несколько труб. Гребенников положил карту на пол, Журба поставил фонари. Один конец карты придавили маузером, на другой Гребенников положил свой портсигар.

— Я давно хотел покончить раз навсегда с «точками», — сказал Джонсон. — Вот здесь будут шурфы. — И Джонсон поставил зеленый крестик. — Здесь дополнительное бурение. — Джонсон повернул на треть оборота свой карандаш и поставил несколько точек; они были красного цвета. — Здесь мы роем канавы. — Новый оборот сердцевины карандаша — на карту легли коричневые тире. — Теперь в этом районе.

Джонсон развернул новую трубу и подложил ее, подгоняя края.

— Работы на участке закончены полностью. Здесь заканчиваются через два дня. Остается этот участок.

Журба не знал английского языка, но по тому, куда указывал толстый, обросший рыжими волосами палец американца, он догадывался, о чем шла речь.

— Теперь о размещении комбината.

Джонсон развернул тугую, стреляющую, как жесть, трубу ватмана.

— Вода, отходы, вредные газы, удобства внутризаводского транспорта, рельеф местности, характер почвы и прочее требуют такого размещения цехов. Я уже показывал на площадке. Давайте еще раз обсудим и дадим свое заключение. Мне очень неприятно, будто я что-нибудь задерживаю...

Гребенников внимательно посмотрел Джонсону в глаза.

— Насколько я могу судить, строительный сезон здесь не круглогодичный, — начал Джонсон. — Сейчас лето. Надо учесть возможные ранние дожди. Пусть наконец утвердят тип завода. При том типе, о котором я вам говорил на площадке, размещение должно быть следующее. Здесь — коксохимкомбинат. Это пространство займет металлургический комбинат. Отдельные цехи расположатся так. Доменный со своим хозяйством — здесь. Мартеновский — здесь. Бессемер — напротив. Там — прокатный. Туда отнесем литейные. Механические цехи займут этот участок. ТЭЦ — здесь. Шамото-динасовый завод поставим у воды. Вспомогательные цехи — второй линией. Вот они: ремонтно-котельный, ремонтно-строительный, кузница. Сюда вынесем вагоностроительные корпуса, модельную, сборочные цехи.