Тайгастрой

Строковский Николай Михайлович

Леша вынимает злополучную квитанцию, на которой оттиснута овальная печать. Старик поднимает очки с копчика носа к глазам.

— Так... Так... Хорошо. Я ведь заказами не занимаюсь...

Он выходит в следующую комнату и возвращается в фуражке и пиджаке.

— Пойдемте! Здесь мы не держим заказов.

Они выходят на Старопортофранковскую, затем сворачивают направо. Леша бросает взгляд на табличку: Пишоновская.

У пятого от угла дома старик останавливается и стучит в окно.

...Стук знакомый.

Сквозь сотовые

ячейки занавеса Гребенников увидал гимназиста. Александр Иванович махнул рукой: это был знак, что ничего опасного, можно выйти навстречу.

Гребенников вышел на крыльцо. У гимназиста возбужденно блестели зеленые пытливые глаза, упрятанные за очень длинными черными ресницами.

— К тебе, Петя, вот... со старым-старым заказом, — сказал Александр Иванович.

— Хорошо. Ты, отец, можешь итти!

Вместе с гимназистом Гребенников вошел в дом.

— Какой у вас заказ? — спросил он.

— Примус.

— Покажите квитанцию.

Гимназист подал.

— А доверенность?

— Дайте, пожалуйста, нож.

Ему подали. Он вспорол левый край суконной курточки и вынул кусочек полотна, на котором отчетливо оттиснута была круглая печать и пестрели мелкие строчки, сделанные красными чернилами.

— Алексей Бунчужный... — прочел Гребенников имя и фамилию гимназиста.

— Все в порядке! Давно приехали в Одессу?

— Только что.

— Вы давно там работаете?

— Год.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Кто ваш отец?

— Профессор.

— Вы приехали до занятия Николаева слащевцами?

— Мы приехали тридцатого июля, а Слащев захватил город девятнадцатого августа. Что чинят эти изверги!..

— Почему вас выделили для этой работы? Вы очень еще молоды.

— Я не знаю. Я сказал т а м в организации, что у моего отца сложные психологические разлады и что он непрочь уехать из Москвы на юг. Мне порекомендовали выехать в Одессу. Однако отец от Одессы отказался, ему захотелось в Николаев. Это немного изменило планы.

— Что вы успели сделать?

— Перед отъездом из Москвы мне сказали обязательно поступить в гимназию, легализоваться и не предпринимать ничего в течение, по крайней мере, месяца. Затем связаться только с вами, не прибегая ни к чьему посредничеству.

— Вы ничем не скомпрометировали себя? В гимназии, например?

Леша покраснел.

— Немножко...

— Чем?

Леша рассказал о столкновении с латинистом в первый же день прихода в класс. Он нагрубил преподавателю за то, что тот позволил неодобрительно отозваться о большевиках и революции...

— Мне очень трудно кривить душой... И говорить неправду... И в дороге к вам чуть-чуть не произошла неприятность... Пришлось ехать в машине с белогвардейцами... Только не думайте, что я не выдержал бы испытания, если бы пришлось! Любое испытание я перенесу, и от меня не добьются ни слова! Вы еще меня не знаете!

Леша сверкнул своими зелеными

глазами, в которых было столько страсти, что Гребенников залюбовался.

— Отныне я приказываю вам соблюдать строжайшую конспирацию. Вы обязаны обманывать белогвардейскую сволочь любыми способами. Честных людей обманывать нельзя, а белогвардейцев можно и должно! Запомните это! И не попадайтесь! Не бравируйте! Я верю, что вы перенесете любой допрос контрразведчиков и никого не предадите, но вы слишком дороги нам! А попадаться не имеете права! Нельзя! Ясно?

— Ясно...

— Будьте как все гимназисты, ничем не выделяйтесь. Можете в присутствии белогвардейцев разговаривать их же языком, но точно выполняйте все мои директивы. Вы знаете, что посланы для работы среди моряков антанты?

— Знаю.

— Каким языком вы свободно владеете?

— Английским.

— А французским?

— Слабее.

— Жаль. Одесса, Николаев, Херсон — это, так сказать, сфера французского влияния, Кавказ — английского. Но у нас стоят и английские корабли.

— Я говорю и по-французски, но английский у нас в доме почти обиходный. Отец хорошо знает английский.

— Так. Сегодня вы свободны. Есть где остановиться на ночлег?

— Я могу остановиться у одной дамы на Елизаветинской.

— Не у Анны ли Ивановны?

— У Анны Ивановны. Стало быть, вы ее знаете?

— Анна Ивановна наш человек.

Леша почувствовал, что разговор пришел к концу, а ему очень хотелось побыть еще с Гребенниковым, о котором ему столько рассказывали в Москве.

— Вы были на каторге? И на поселении, и в эмиграции? Как я ждал встречи с вами!..

Леша всегда волновался, когда выражал свои чувства.

— Бывало... Да сейчас не время для воспоминаний. Итак, приходите завтра ровно в восемь часов утра для первого поручения...

Гребенников назвал адрес, который Леша несколько раз повторил.

— Позже мы свяжем вас с николаевским подпольем.

Кроме комитета партии большевиков, в николаевском подполье работал комсомольский комитет, секретарем которого была молодая девушка с бледным лицом и длинными детскими косами — Тамара Мальт.

С ней и связал Гребенников Лешу Бунчужного под именем Саши Зеленого, связал в октябре, после того, как Леша выполнил в Одессе и Николаеве несколько серьезных поручений и был проверен делом. Настоящей фамилии Саши Зеленого никто в Николаеве не знал.

В начале ноября, утром, самого молодого члена комсомольского подпольного комитета, четырнадцатилетнего мальчика, схватили контрразведчики в тот момент, когда он наклеивал на афишную тумбу листовку. Была она отпечатана типографским способом, горячая, страстная, извещавшая о победоносном продвижении Красной Армии и призывавшая население всяческими способами уничтожать белогвардейцев, бить их с тыла, взрывать мосты, склады, пускать под откосы поезда.