Тайгастрой
Шрифт:
Гребенников сел на край постели.
Николай тотчас проснулся.
— Что случилось?
— Получил телеграмму.
Журба взял телеграмму и, держа ее между пальцев, сделал сначала из газетной бумаги закрутку.
— Что ж, все в порядке. Людей разместим в доме молодых специалистов. Прибрано и приведено в порядок, — сказал он, прочтя телеграмму.
— Едут и вербованные. Вот вторая телеграмма из Свердловска. Я решил бросить завтра плотников на тринадцатый барак. Что скажешь? — спросил Гребенников.
— А не лучше
Гребенников посмотрел на пиджак Николая, висевший на стуле. Пиджак сохранял выпуклость фигуры своего хозяина; это мог быть пиджак только Николая и никого другого. Николай сидел на кровати, свесив голову, и курил. На гимнастерке нехватало пуговиц, обнажалась грудь, поросшая густыми волосками, точно вереском.
— У меня есть сведения, — сказал Николай, — что среди молодых специалистов, которые едут к нам, немало партийцев.
Журба закурил от окурка козьей ножки вторую, но вскоре забыл о ней. В окно смотрело звездное небо, от реки веяло прохладой; в воздухе не ощущалась цементная пыль, от которой обычно першило в горле. Николай посмотрел на свои сапоги, складочки которых забила грязь, потом снял их и, опрокинув, похлопал друг о друга. Насыпалась горка песка. Под кровать покатился камешек.
— А я ногу вот как натер! — сказал он и по-ребячьи показал ранку Гребенникову.
— Кстати, откуда ты знаешь, что среди прибывающих много партийцев?
— Мне писали...
— Кто?
Николай занялся «аптекой», висевшей над кроватью, вытаскивал пузырьки, смотрел на свет и, найдя нужное, вскрыл флакончик.
— Эх ты, бездомный! И почему не женишься? — ворчал Гребенников. — До каких пор будешь холостяковать?
Журба улыбнулся.
Потом босиком прошел к окну и глубоко вдохнул ночной свежий воздух. В кармане лежало письмо от Надежды; под подушкой лежала телеграмма. Девушка, которая в такой короткий срок стала ему такой близкой, должна была приехать завтра. И он думал сейчас, чем бы ее встретить, что бы такое приятное ей сделать?
Утром Журба собрался в тайгу: километрах в пяти, на альпийском лугу, росло много цветов, и он решил нарвать их для Нади. Но едва вышел, как его догнал Кармакчи.
— Товарищ директор просит зайти! Срочно.
Журба вернулся. Гребенников был до крайности расстроен. Таким его Журба давно не видал.
— Мне сейчас сообщили, что на Улалушинском заводе разворовали кладовую, рабочие сидят голодные. Черт знает, что такое! Немедленно поезжай, разберись, успокой народ. Виновных вели арестовать. Бандитизм! С тобой едет уполномоченный ГПУ.
Делать было нечего. Николай написал Наде записку, но в последнюю минуту и записку увез с собой.
Инженеры приехали в одиннадцать часов утра. Гребенников пригласил их к себе в кабинет. Пришел Федор Федорович Бунчужный. Молодежь привезла хмель, задор, взволнованность,
— Да ведь мы не строители, а эксплоатационники! — заикнулся Шах, но его осадили: здесь чернорабочий становился на кладку огнеупора, а инженер-эксплоатационник тем более мог сойти за строителя!
— Расширять надо, товарищи, специальность! Расширять горизонты! Без этого мы не справимся со своими обязанностями! — сказал профессор Бунчужный, отлично понимая смущение молодых инженеров.
— А теперь идите, товарищи, устраивайтесь, отдыхайте! До завтра!
Искупавшись в реке, — вода была очень холодная, горная вода, — и переодевшись во все чистое, Борис и Митя постучались в дверь к Наде. Она сидела на постели усталая, побледневшая, такая необычная для товарищей, знавших ее несколько лет.
— Надюша, ты что? — спросил Митя.
Она молчала. Даже не подняла головы.
— Что с тобой?
— Немного устала. Пройдет...
— А мы пришли за тобой. Хотим побродить по площадке. Познакомиться со строительством.
Надя встала.
— Я сейчас.
Она надела вязаную синюю кофточку.
Вышли к реке.
На пустыре шла геодезическая работа, продолжалась стройка социалистического города; то там, то здесь высились горы кирпича, балок, бочек с цементом. К заводской площадке беспрестанно подвозили лес, камни, огнеупор, металлические конструкции, прокладывали новые железнодорожные ветки; между городом и заводом строился тоннель — свое метро, для автомашин и пешеходов: товарные поезда задерживали автотранспорт иногда по нескольку часов.
Инженеры прошли на площадку. В доменном цехе высоко поднимались две домны; пять кауперов стояли в лесах; под остальные рыли котлованы. На ярусах лесов висели красные огнетушители «Богатырь». На месте третьей домны — горы песку и глины. Зубастой пастью вгрызался в землю экскаватор. Легко и бесшумно поднимались стрелы кранов: в стеклянном воздухе повисали десятки тонн леса, металла, кирпича. За отвалом кирпича на дверях небольшого временного сооружения висела табличка. Химическим карандашом четко было написано: «Комсомольская ячейка доменного цеха».
Инженеры ходили по участкам, спускались в котлованы, расспрашивали рабочих, как выполняют нормы, какие трудности встречаются в работе.
— Товарищи, — сказал вдруг Шах, — если признаться, так я не знаю, с чего завтра начинать... За что браться... Учились, учились, а тут все как-то по-другому, не как в учебнике...
— Жизнь научит! — ответил Волощук.
— А в самом деле, ну вот завтра я пойду в цех, ну что надо сразу делать? — спросила встревоженно Надя.
Молодежь задумалась.