Тайгастрой
Шрифт:
Минут через пятнадцать приехал Гребенников. Журба открыл митинг. Он поздравил победителей и обратился с призывом ко всем строителям последовать примеру молодой бригады Ванюшкова. Потом выступил Ванюшков. Он рассказал, как бригада организовала труд и как дружно, без особой натуги, каждый работал.
— В следующий раз дадим, товарищи, еще больше!
Вся площадка аплодировала землекопам.
Ванюшков включил ток. Звезда не зажглась. Ванюшков защелкал рубильником. На лице его появилась обида.
Журба с возмущением глянул на коменданта
— Плохо вы, товарищи, оборудовали все это, — сказал хмуро Гребенников. — Неужели не могли как следует проконтролировать? Не верили, что победители найдутся?
— В таких вещах надо быть особенно внимательным! — поддерживал Гребенникова Бунчужный.— Рабочие все видят, все замечают и не прощают неуважения к их труду.
Николай стоял красный, обиженный, потому что поручил дело коменданту, предупредил его, а тот возложил на своего помощника; помощник же отнесся халатно. «Как важно предвидеть каждую мелочь, даже если она и не имеет порой прямого к тебе отношения, — подумал Журба. — И никогда не оставляй задания без проверки».
Через несколько минут лихорадочной работы электриков Ванюшков вторично включил рубильник. Тогда над площадкой вспыхнула звезда.
Первая звезда победителей!
Шест был высок, звезду увидели со всех концов площадки. Рабочие, стоявшие близ доски, прочли вслух надпись, освещенную лампионом:
«Честь и слава победителям! Комсомольско-молодежная бригада землекопов Ванюшкова — доменный цех, домна проф. Бунчужного — выполнила задание на 295 процентов!»
Тогда парни и девушки из бригады землекопов Белкина, Старцева призадумались.
— Смотрите, Ванюшков зажег звезду!
— Только к работе приступили...
— Они землекопы, — говорили в других бригадах. — Им легко! А вот попробуй зажечь укладчику огнеупора!
— Попробуй на водяных работах!
— Попробуй по монтажу!
— Попробуй по бетону!
Получив немалые деньги, ванюшковцы загуляли. Собрались возле своего девятого барака. Со столбов лился молочный свет многосвечовой лампы, обращая зеленые ветви кедров в голубые. Парни выпили. Начались танцы. Девушки сбились по одну сторону, парни — по другую. На табурете посредине площадки уселся гармонист Гуреев.
Повел локотком от себя, и полилась из двухрядочки песня... Ее подхватили. Пели воронежские, курские, орловские, тульские песни, в два-три голоса и все вместе. А затем перешли на плясовую.
Танцовали сначала вразвалочку на месте, туда-сюда, плечом к плечу — девушки себе, парни себе. Раздельно. Сгибались, как полный колос под ветром. А потом в такт плясовой заходили плечами, замелькали платочки. Пошло кружение, притоптывание, присвистывание, — руками по плечу, по бедрам, по голенищам, пошли ноги утаптывать землю, выбивать чечотку. Э-эх!
На музыку да на танцы вышли из бараков остальные ребята. Вышли на знакомство.
— Откуда? — спросил
Стоял он возле Фроси и улыбался.
— Воронежские! А ты откуда?
— Из Иркутска мы. Может, станцуем разок?
Фрося прикусила кончик головного платка, из-под которого задиристо высовывалась рыжая прядь волос, и сверкнула глазами. Яша обнял ее за гибкую талию. Да недолго танцовал: вмешался Ванюшков.
— Что ж это ты, Фрося, с чужими кавалерами, а? Фрося смешалась. Яша дерзко уставился на Ванюшкова, тот взгляда не отвел.
Немного позже пришел Белкин. Он уже поспал после работы, отдохнул. С собой прихватил Белкин гармонь. Как в работе и в семейном быту, был он хозяйственен и в музыке. Рассудителен. Спокоен. Хотел начать с песенного, но Гуреев разошелся; было уже не до песен. Вплелся тогда Белкин в плясовую и повел за собой Гуреева. Пальцы его мягко бегали по перламутровым пуговицам. Музыка становилась все живей. Развеселая, лихая! И гармошки словно спорили друг с другом в задоре. Круг раздался шире, танцующих становилось больше. Кружили парни девушек так, что юбка колоколом стояла у каждой.
Разошлись поздно. Ванюшков вел Фросю по аллее, среди деревьев; фонари уже погасли. Девушка была в голубенькой, туго обтягивающей майке и в плисовой юбке. Вышли за город, ярко освещенный в ночи огнями. Спать не хотелось, хоть было поздно и крепко поработали в смене. За штабелями кирпича он остановился.
— Фрося... Люба ты мне... С самого того дня, как увидал...
Ванюшков обнял девушку.
Она вдруг растерялась. Ей стало страшно, почувствовала, что должно случиться что-то необычное в ее жизни, и она сжалась вся.
Ванюшков запрокинул ей голову. Тогда она, защищаясь, сильно толкнула его в грудь. Но он прижал ее к себе и жарко поцеловал в упругие, уклонявшиеся от поцелуя губы.
На следующий день, после разговора с инженером Волощуком, который работал на строительстве домны-гиганта, Петр Старцев решил зажечь звезду. Строители домны-гиганта соревновались со строителями профессорской печи.
«Быть этого не может, чтобы Ванюшков зажег, а я нет. Он еще многого не знает, а я старый на площадке волк! Сдаваться не намерен! Такого не было! Мы потягаемся с тобой, дружок!»
О желании бригады посоревноваться с ванюшковцами Старцев заявил Жене Столяровой.
— И правильно делаете, — сказала Женя. — Кому-кому, а тебе, Петр, отставать не к лицу.
По настроению рабочих чувствовалось, что с завтрашнего дня многие пожелают включиться в соревнование, поэтому Журба предложил парторгам цехов и секретарям цеховых комсомольских организаций создать цеховые комиссии, которые должны были руководить соревнованием, проверять выработку и в самом зародыше устранять «рвачество», если бы оно стало появляться.