Таймбург. Вдогонку за проигранным временем
Шрифт:
– Спасли? – мне даже стало интересно.
– Вроде бы, – пожал плечами потомственный столяр, а потом решительно уточнил. – Наверняка, спасли. Это же детская книга. В них всё заканчивается хорошо.
Я подумал о пустой Вовкиной комнате. Конечно, мне ни капельки не верилось, что тот урод в колпаке выманил у Вовки всё его время. И всё же, куда это Вовка свинтил на ночь глядя?
– Пойду, – пояснил я. – Нет Вовки дома. Убёг куда-то.
Вовкин отец посмотрел на темнеющее за окном небо:
– А разве он не у тебя был? Ты же, вроде бы, сегодня именинник?
–
– Найдёшь Вовку, скажи, чтобы к ужину не опаздывал, – попросил Степан Порфирьич.
И всё глядел за окно.
– Может, не придёт он, – сказал я.
И испугался слов своих.
– Почему это не придёт? – Вовкин отец начал тревожиться по-настоящему.
– Мы у меня ночевать договорились! – воскликнул я, сам не понимая, зачем начал врать. – Ну, в честь праздника.
– В честь праздника оно, конечно, – тень тревоги покинула лицо Степана Порфирьича.
А я, прижимая к груди завёрнутую в газеты Книгу Головоломок, стремительно выбежал в подъезд. Ну, чтобы совсем не завраться.
Час третий,
когда меня обступают тени, я разговариваю со Вселенной и узнаю о времени, которое не умещается на циферблатах
На улице я чуть не врезался в торопливо шагавшего верзилу. Полы его длинного плаща трепетали в порывах вечернего ветра, будто плескалась пара чёрных пиратских флагов, с которых брызги солёной морской воды смыли кости и черепа.
– Не подскажешь, сколько времени? – кинули мне вопрос.
Я лишь мотнул головой. Времени было – завались! Однако и пролетало оно стремительно. Когда я выбегал из дома, казалось, что сгонять до Вовки и стребовать книгу назад – дело двадцати минут. А сейчас уже начинало смеркаться.
Был час Вечерних Теней. Небо позднего августа расставалось с лазурью и набирало чернильные тона. И отовсюду выползали тени. Полупрозрачные, они не бросались в глаза. Но если умеешь их замечать, перед тобой предстаёт волшебное царство. Или другой мир. Невесомый. Неуловимый. Призрачный. Он словно готовится набрать мощь и объём. Отвоевать пространство у мира, где живём мы. Дневные тени серы и черны. Вечер дарит теням иные цвета: сизые, голубые, синие, сиреневые. Но мир, где живут тени вечера, никогда не успевал стать настоящим. Его смывал мрак. Мир, населённый вечерними тенями, растворялся в быстро подступающей ночи, когда тени снова становятся чёрными и заполняют всё вокруг.
Почему-то я волновался за Вовку. Книга-то вернулась, а то, что Вовка её утырил, теперь не казалось вселенской катастрофой. Больше заботило, где он сейчас? Вдруг именно его тень я увидал рядом с уродцем, владеющем таинственной книгой? И что означает «проиграл всё своё время»? Как это возможно его проиграть? И что происходит с тобой, если кто-то забирает его «до самого последнего часа»? Ведь если говорят «минул
Но Вовка… Вовка-то не мог умереть!
С какой стати!
А в голову всё лезло название толстой книги «УЧЁТЪ ВР?МЄНИ».
И мне казалось, что на какой-то из её страниц теперь прописано Вовкино время.
Я не понимал, куда исчез Вовка, но отказывался верить, что с ним случилось что-то страшное.
Вспотевшие от волнения руки продолжали сжимать Книгу Головоломок, казавшуюся теперь тяжёлой, как три кирпича. Вот если Вовка бы сейчас появился. Просто появился, и больше ничего. Да я бы и слова ему не сказал за книгу.
Да я бы, наверное, тут же отдал бы её Вовке навсегда.
Но Вовка не появлялся.
И совершенно неясно, что теперь делать дальше.
Вернуться домой и тупо ждать, когда всё прояснится, я почему-то не мог.
Вот и топтался, чего-то надеясь сообразить. Чуть дырку в асфальте не провертел, но так ничего и не придумал.
В голове только повторялось и повторялось: «Где же Вовка? Где же Вовка?»
Мимо сновали прохожие. За прохожими бежали вечерние тени: синие, сизые, чернильные. То укорачиваясь, то удлиняясь. То обгоняя хозяев, то снова смиренно перебираясь назад. Где-то под ногами пряталась и моя тень. Но мне сейчас было не до неё.
Двое парней постарше остановились неподалёку. Разгорячённые. Весёлые. Будто вышли из кинотеатра, где смотрели лучшую комедию года.
– Глянь на вывеску, – рассмеялся первый. – Написано «Работаем 25 часов в сутки».
– Разве в сутках бывает двадцать пять часов? – удивился второй, но тоже с искоркой веселья.
– Конечно же! – ответил первый. – Один раз осенью. При переходе на зимнее время.
– И верно, – согласился второй, – я уже позабыл. Ведь переход давно отменили.
– Этот магазин не работал бы, наступи двадцать шестой час, – добавил первый.
И оба упрыгали в сумерки. Я ещё слышал издалека их бодрые голоса, но уже не разобрал ни слова.
«Когда же бывает двадцать шестой час?» – думалось мне. И мысль эта теперь зудела настойчивым комаром.
Знаете, бывает порой поймаешь чёткое ощущение, что всё сейчас происходит не зря! Что всё наполнено особым смыслом. И если не успеешь его понять, он ускользнёт безвозвратно.
Мне Люська рассказывала о подсказках Судьбы. Надо просто задать вопрос. Не вслух. Достаточно мысли. А после слушать. В этот момент ты мимоходом обязательно поймаешь случайную фразу, которая и будет ответом.
Я спрашивал, где может быть Вовка.
И услышал о двадцать шестом часе. Выходит, встретиться нам теперь невозможно. Даже если вернут перевод стрелок. Даже в тот единственный осенний час, который сверх положенного. Потому что нигде в мире не бывает двадцати шести часов. Я мотнул головой, прогоняя абсурдную мысль. Не мог поверить, что Вовка за пределами времени, куда не дотянуться. В конце концов, я и не обязан верить. Мало ли что наболтала Люська. Дайте мне нормальную подсказку! Ещё хоть одно слово, а уж я его разгадаю.