Таймер
Шрифт:
Что за день такой? Одна, видите ли, любит людей с горошком на кончике, вторая – в заложницах у доходяги. Я совершенно не умею выбирать девчонок!
– Так и будешь стоять?
Я, оказывается, и трубку от уха не убрал. И выражение лица не убрал – чёрт знает какое выражение… Надо делать что-то, а не стоять. В больницу бежать, Таню спасать. А дверь? По какому-нибудь идиотскому закону жанра именно сейчас она окажется запертой!
Я кинул взгляд на окно – шторы мы не задвигали. Пейзаж показался живым, впрочем, сквозь июльский полумрак
Дверь открылась. Этаж был на месте. Вторая попытка использована, но я и думать об этом забыл.
На пороге я обернулся.
– Ты колыбельную «Ночь до края расстелила тёмные небеса…» не знаешь?
Ну мало ли!
– «Ночка тёмная до края расстелила небеса»,– поправила Вера.
– Ну да. Ладно, пора мне. Спешить надо,– и вдруг стряхнул задумчивое оцепенение,– так ты знаешь эту песню?
– Что-то могла позабыть, но – да, знаю.
– Поехали со мной немедленно!
И она, ни слова не говоря, поехала. Только прихватила пресловутую шерстяную кофту.
По дороге мы перезвонили Юле.
Глава 10
Длинный больничный коридор, из которого можно было попасть в 20 палат, заканчивался небольшим чуланом для хранения уборочного инвентаря. Места здесь было невыносимо мало. Швабрам, разумеется, жаловаться не доводилось, а вот Тане стоять в крохотной клетушке с ножом у горла не нравилось категорически.
– Игорь Валентинович, давайте вы меня отпустите, а я непременно в кратчайшие сроки отыщу для вас певца.
– Хитрая, я отпущу, а ты обманешь.
Игорь Валентинович болел давно и тяжело.
– А ведь я когда-то пел,– посетовал он.
Худой, измождённый, с глазами навыкате, болезненно выделявшимися на осунувшемся старческом лице, он не столько стоял на ногах, сколько висел на Тане, прижимая к её шее столовый нож, прихваченный из больничного буфета. Хорошо, что ему под руку не попался нож для хлеба: тот острый, буфетчица строго сама следит за состоянием лезвия, даже брусок специальный купила. А эти, ножи для пациентов – тупые: кусок варёного мяса на тарелке разделать или сосиску на кругляшки порезать.
Таня устала. Спина ныла, ноги налились и отяжелели. Старик был ниже её ростом и едва доставал до плеч, но тонкую руку с ножом прижимал больно, с какой-то последней в жизни силой. Таня чувствовала его рёбра через халат, усталый смрадный сип возле уха, видела отведённый в сторону костлявый локоть и незастёгнутый обшлаг подвёрнутого рукава рубашки.
Прошло больше часа с тех пор, как Игорь Валентинович заманил её в чулан. Она, доверчивая, пошла. Даже посмеялась, когда старик вдруг объявил:
– Я тебя в заложницы беру.
– Куда вставать? – уточнила. И позировать начала, как перед фотокамерой. Даже после того, как он достал нож, не верила, что всё происходящее –
А пациент, оказывается, и не думал шутить.
– Игорь Валентинович, вы же понимаете, стоит мне позвать охрану, как спектакль тут же закончится!
– Ты не смотри, что я хилый,– он еле шептал. Голос его рвался, словно по перфорации, то на полуфразе, то на полуслове. Пунктирная речь сопровождалась смрадом из поражённого опухолевым процессом горла. Таня терпела.– Я найду в себе силы заставить всех выполнить моё последнее желание. И ты уж прости, меня, деточка, иногда приходится кое-что в этом мире брать силой.
Вот и в палате он её всегда деточкой называл. Дочкой. Танечкой. Конфетами угощал и мандаринами. А она ему подушки взбивала, помогала держать поильник, витамины колола. Старик слабо улыбался, благодарил, радовался, что не больно от укола. Дружили, можно сказать.
«Вот и с Арсением, можно сказать, дружили, а он тоже обманул»,– не к месту подумалось Тане.
Игорь Валентинович помолчал, с трудом отдышался. Рука его ослабла в эту секунду настолько, что Таня могла бы без труда вырваться и убежать, но она осталась.
– Верить в жизни нельзя никому,– снова раздался смрадный сип из-за спины, рука захватчика напряглась, лезвие неприятно оцарапало Танину шею.– Никому. Ни своим, ни чужим. Все в конце концов бросают, и близкие даже быстрее. А может, так только кажется, потому что от чужаков мы ничего не ждём…
Дверь в чулан распахнулась. Пришла Юлия Владимировна.
Игорь Валентинович ещё крепче прижал Татьяну к себе. Тане казалось, что она не боится: пациент слаб, она сможет вырваться в любой миг, но не делает этого и не сделает, пока он не получит желаемое. В конце концов, его просьба не столь уж сложна. Но сейчас, когда Игорь вдруг невероятно окреп, словно прижизненно перековался в собственный памятник из бронзы, Таня испугалась. Немощные руки давили так, что дышать становилось всё труднее, а нож впивался в кожу и ранил. Не оставалось сомнений: этот человек действительно способен убить её за колыбельную, которую, возможно, ему не суждено больше услышать.
Юлия шагнула в чулан, но пациент с такой силой сжал заложницу, что она вскрикнула, и Юле пришлось отступить.
– Отпустите девушку,– сказала старшая медсестра,– я нашла тех, кто вам споёт.
Она говорила тихо, надеясь, что всё происходящее удастся скрыть, если не от начальства, то хотя бы от больных.
Таня почувствовала, как по плечу заелозил острый подбородок – старик помотал головой в отрицательном жесте.
– Сначала песня,– просипел он, и Таня попыталась повторить погромче, но сдавленное горло не позволило.