Тайна академика Фёдорова
Шрифт:
К началу явныгх активных действий в войне нового типа, ведущейся Тайным Мировым Правительством, профессор Фёдоров относил агрессию против богатейшего и независимого Ирака в январе 1991 года, выполненную руками главного своего орудия – США. Переход к новой политике завоевания мирового господства посредством пресловутой глобализации новые кочевники начали, внедрив в Кремле в 1985 году, после многих попыток и неудач, своих ставленников. Объявила же тайная мировая власть о своих намерениях в 1930 году, назвав (понятно для посвящённых) и своё главное орудие, когда выпустила новую однодолларовую бумажку со множеством масонских символов.
Фёдоров никак не мог отделаться от своих размышлений обо всём этом, хотя и понимал, что это ничего не даст, что поздно предпринимать что-либо, ведь
Увидев натовский патруль, движущийся по направлению от драматического театра к памятнику Шиллера, Фёдоров взглянул на часы – 9 часов 37 минут. Рано, но стоять под дверью ещё опаснее. В конце концов, не прогонят! С этой мыслью Фёдоров потянул на себя старую, ещё немецкую застеклённую металлическую дверь библиотеки. "Видимо, библиотеку от закрытия или жёсткой регламентации доступа пока что спасает название – универсальная научная,– подумалось Алексею Витальевичу при этом.– Но сколько такое положение продлится, никому не известно. Быть может, библиотека работает свой последний день."
Рисковать Фёдоров не мог. Во что бы то ни стало он обязан завершить свою работу именно сегодня. Ради этого он и остался ночевать в Калининграде, напросился к бывшему своему товарищу по работе в университете, ставшему потом довольно крупным дельцом, владельцем издательского центра – своему полному тёзке Мальцевичу. Отношения с Мальцевичем у него были сложные. Тот изначально поддерживал сначала ельцинский, затем и путинский проамериканский режим, не желал видеть ни последовательного уничтожения русской культуры, ни геноцида, ни даже кричащего развала экономики, невозможности выживания страны в условиях "открытого рынка". Фёдоров же, ненавидя всю эту, как он называл, капээсэсовскую мразь – всех этих яковлевых, собчаков, Старовойтовых, кравчуков и Горбачёвых с Шеварднадзе, всегда был и оставался сторонником социализма, был по своим убеждениям беспартийным коммунистом.
Добротный и опытный учёный, с аналитико– синтетическим умом, ещё в юности занявшийся системным анализом, Фёдоров, всегда шарахавшийся от официозной пропаганды КПСС, критиковал и сами её методы и методы воспитания, но одновременно выработал в себе последовательное коммунистическое мировоззрение – не на эмоциях, не на вере, но на основе анализа фактов, изучения экономики, истории, политики, географии и права. Его мировоззрение выкристаллизовалось, когда он, ещё будучи аспирантом Воронежского медицинского института, прочитал в библиотеке материалы XIX съезда партии и последующего пленума ЦК.
Вообще, как уже говорилось, Воронежский мединститут представлял собой уникальное культурное явление. В 1918 году из Тарту, который ранее именовался Дерптом, был эвакуирован университет. А из него выделили медицинский институт. Да, это была та самая бывшая профессорская школа, в которой учился знаменитый профессор-хирург Пирогов. В общем, в годы студенчества Фёдорова институт входил в пятёрку лучших в СССР. С юности он имел возможность соприкасаться с дореволюционными приборами, книгами. В библиотеке официально насчитывалось около 200.000 томов книг, но фактически было больше. Старые библиотекари сохраняли даже те экземпляры книг, которые надлежало списать, уничтожить. Поскольку Фёдоров заслуженно имел репутацию очень аккуратного и пунктуального читателя,
Ему было уже более тридцати лет, когда он понял, что Сталин хотел отстранить КПСС от власти, сделать органом идеологическим, даже, пожалуй, социально-психологическим. Тем, что могло бы обеспечить противостояние и победу СССР в начавшейся за пять лет до XIX съезда Третьей мировой – холодной войне. Одновременно устранено было бы и вредное двоевластие, параллель действия в экономике партийных и советских органов. Понял тогда Алексей и то, почему убили Сталина. Ясным стало и кому это убийство было выгодно. Тогда же Фёдоров осознал и могущество влияния официальной пропаганды. До изучения тайно скопированной книги и некоторых иных документов, целенаправленно найденных им в библиотеке, несмотря на рассказы отца, лично много раз беседовавшего с Берией, Алексей относился к этому политическому деятелю Советского Союза отрицательно. Но материалы съезда, последовавшего за ним пленума, речь Л.П. Берии на похоронах Сталина, ещё кое-какие документы заставили Фёдорова по-новому взглянуть на вещи, назвать их своими именами.
Поделиться новыми знаниями и новым пониманием он не мог тогда ни с кем, да, и не с кем было – не с квартирной же хозяйкой! Лишь двадцать лишним лет спустя, уже при "демократах" он прочёл книги Ю. И. Мухина, убедившись в правильности своих догадок и выводов. Встречались в жизни профессора Фёдорова и другие случаи, когда он либо совершенно верно оценивал события прошлого, что потом подтверждалось официально, либо, бывало, предсказывал развитие событий. Так было, например, в случае победы Жириновского в 1993 году (он угадал даже процент отданных за него голосов). Так было и с обнаружением "двадцать пятого кадра" в "Кавказской пленнице" перед президентскими выборами 1996 года, когда Зюганов "сдал" свою фактическую победу, явно чего-то смертельно убоявшись. Предсказал он и агрессию США против Югославии, точно угадав даже дату и правильно назвав причины и цели. Были и другие, менее яркие примеры, которые, тем не менее, позволяли окружающим в шутку называть, а то и считать Фёдорова то ли разведчиком, то ли Шерлоком Холмсом. Холмсом он не был, но правильно мыслить умел.
Осторожно прикрыв за собой тяжёлую полукруглую дверь, Фёдоров поднялся по короткой, по-немецки крутой каменной лесенке. Вахтёрша, выдававшая посетителям статистические бланки, была хорошо знакома с Алексеем Витальевичем. Она кивнула в ответ на его приветствие и сказала:
– Рано ещё, посмотрите на часы.
– Я понимаю… и ничего не прошу, но. там америкашки. Нашли на стене свастику. А кому охота с ними объясняться!
– Свастика? – с интересом спросила вахтёрша. – А где?
– Да на стене бывшего штаба Балтфлота… Нашлись смелые люди!
– Фашисты, они фашисты и есть! – негромко пробормотала пожилая, совершенно седая, несколько рыхлая женщина и громче добавила: – Ладно, проходите … Может, мы сегодня в последний раз работаем… – И протянула ему посетительский бланк.
Фёдоров поблагодарил и мигом проскользнул влево, спустившись на четверть этажа. Миновав раздевалку, он по железной лестнице поднялся в зал периодики. Немолодая сотрудница уже была на месте. Она сидела за барьером и сортировала какие-то бумаги небольшого формата. Кивнув в ответ на приветствие Фёдорова, она перевела взгляд на часы, висевшие на одном из окрашенных в жёлтое клёпаных железных столбов двутаврового сечения и составлявших основу конструкции здания библиотеки. Прежде, при немцах, здесь размещался архив. Алексей Витальевич, держа в руках голубую картонку читательского билета и уже заполненный бланк посетителя, сел за один из столов тесного читального зала, размещавшегося между двутавровыми железными столбами. Он счёл нужным сказать: